имитативные костюмы, и спать уляжемся — прежде чем войти в «поту». Истребитель, я думаю, поддержит.
— На этом и порешим.
Я согласился с изумлением: говорил Батый с интонацией, не вызывающей сомнений в том, что в подлости обвиняет самого себя. И даже обычной надменности не было в его голосе.
— Все у тебя?
— Ты говоришь тихо и шепотом: что случилось?
Я не только поздоровался с Батыем неловко, но ещё и говорил шёпотом, подсознательно опасаясь, что Катька за дверью услышит наш разговор. Смущённый, брякнул:
— Мама Леночку укладывает.
— А, так ты не у себя в спальне. Сестра уверяла, что там, а она под дверью и ты её не впускаешь.
Вот сморозил, отругал я себя и соврал:
— Поднимаюсь к себе, в низ сходил Леночке пожелать доброй ночи. А Катьку ты знаешь, она и приврать может. Так всё у тебя?
— Давай поговорим.
Просьба последовала поспешно, вырвалась сразу за моим вопросом: Батый явно боялся, что не успеет, что отключусь.
— Ладно, давай.
— Подключимся к викамам?
— Давай.
Прежде чем подключить к связи викам, я к пульту дистанционного управления подсоединил сотофон с установкой режима на запись и спрятал гаджет за боковым валиком кресла — так, чтобы Батыю была не виден. У меня оставалась возможность управлять устройством лучом, отражённым от потолка. Что мне в голову взбрело? Решил записать наш разговор. Замечу, этот поступок впоследствии отразится на судьбе героев моих воспоминаний.
Только я сел в кресло, как распахнулась дверь. Катька открыла задницей. На ногах устояла бы, если бы не магнитола. Поднялась резво, с возгласом: «Ой, упала!». Бутерброд, упущенный в падении, лежал на ковре, развалившись на две составляющие — булка с маслом и филейная полоса осетрины. Катька подняла булку — естественно, упавшую маслом вниз, — прилепила рыбу к маслу, отнесла и положила на стол. Убрала за собой! Что-то в лесе сдохло. Подошла, вытащила что-то изо рта и протянула мне. На ладошке лежал майский жук, вверх лапками, помятый с виду — брюшко в «бели».
— Оклемался?
— Фра, я солгала, в викам я жука не совала, — в захлёб сознавалась Катька, — от папы в носке прятала. Дырку проделала, чтобы дышать мог, так выполз в неё. Балда. А я, понимаешь, рэп била — ну, и придавила нечаянно… Обещала Мальвине вернуть. Знаешь, какая Марго зверь? Она своих жучков-паучков — у неё даже тараканы есть — пересчитывает на ночь. Мальвина просила хотя бы этого вернуть… А он, видишь, концы отдаёт. Может, сможешь починить? А?
Слезы в лупатых глазах сестры неподдельные: с Мальвиной они — подружки закадычные, подвести не могла.
Взял жука за лапку. Покрутив, осмотрел со всех сторон и, поцокав языком, заключил с компетентностью врача-реаниматора:
— Сожалею, мадам.
— Да он дышит.
— Концы отданы, мать.
— Но у него лапки шевелятся.
— От сквозняка, мать, от сквозняка. Дверь за собой надо закрывать… Какого чёрта на пороге твой мегафон валяется! Убери! И Гошу, попку, своего прогони, не фиг мне в спальню подсматривать.
Пока сестра убирала с порога мегафон, закрывала дверь и звала попугая, я воспользовался моментом — подошёл к окну и выбросил жука в форточку. Упал куда-то под окна. Оклемается в траве, подумал я и вспомнил, что обещал отцу постричь этим вечером лужайку.
Салават в экране викама наблюдал за нами. С явным интересом, без своей всегдашней надменной ухмылки, что меня удивило: было бы к месту.
Увидев, что я отряхиваю руки, Катька всё поняла и набросилась с криком:
— Выбросил! Да жук ещё жив был, я чуть только придавила пальцем! Марго убьёт Мальвину!
Я представил себе картину происшествия: Катька откусывает от бутерброда, извивается в танце под «тим-трим-тум-бум», а в это время майский жук выползает из дырки в носке, падает на пол и попадает, несчастный, под рэп-притоп. Гоша, жука увидел, заорал что-то, типа «наших бьют», и Катька запустила в попугая тапком. Паникёр ловко увернулся, но заткнулся.
— Жалко птичку. Меньше надо было рипаться. Раздавила. Будде Шакьямуни и Ламе ты на заметку, мать, попала. Не завидую, — посочувствовал я сестре и, плюхнувшись в кресло, уже серьёзным голосом старшего брата, спросил: — Зачем тебе это? Одного жука угробила, этого в носок сунула и раздавленного, труп в соплях, во рту держала. Неужели не противно?
— Я характер вырабатываю! Мне это… — выпалила Катька в ответ и осеклась.
— Зачем?! — подхватил я. И соврал: — В «нассо» при тестировании будущих астронавтов есть испытание продержать некоторое время во рту живого тарантула. Тренируешься?
Глаза Катькины вспыхнули с подозрением. В тот случай тайного посещения мной её закутка я в помещение попал с веранды, а выйти решил через дверь в коридор, поднявшись по винтовой лестнице. Ступил на последнюю девятую ступеньку… и загремел вниз. Стойки лестницы оказались подпиленными с расчётом выдерживать только Катькин вес. Сама она и подпилила. Мне повезло и не повезло: на шум прибежал с веранды дог Цезарь. Пса кто-то звал, мне показалось, что Катька. Предательски я оставил дога одного в месте моего незаконного вторжения во владения сестры: став псу на спину, взобрался на площадку перед входом в закуток и выпрыгнул в окно на кустарник лужайки. Дог хоть и носил имя неглупого Цезаря, остался сидеть на площадке, где Катька его и застала. После от мамы я узнал, что сестра в спортзале, положив Цезаря под плойку, допрашивала: «А ну колись, Фра был в моём закутке? Он лестницу сломал? Или ты?». Замученный Цезарь уже скулил, когда она сжалилась, погнав: «А ну марш на весы! И молись, спасёт тебя твой вес больше моего». Псу повезло: с весов сошёл живым. Из спортзала прибежал ко мне, ползал у ног, облизывал мои тапочки — жаловался и гавкал — бранил за предательство. Я же, не знавший про допрос с пристрастием, недоумевал: «Да что ты хочешь?».
— Ничего такого про «нассо» не знаю! — подбоченясь, заявила Катька. — Щекотку люблю, особенно между пальцами ног в носках.
— Ну-ну. А как щекотка лаптем пониже пояса, по мокрой попе — закаляет характер? Знаешь, сколько стоят твои снайперские упражнения в химической лаборатории? Знаешь, каков штраф?!
— Как будто… твой монометаллизм в скульптурной мастерской оценили меньшим, — буркнула Катька и, убрав руки с боков, одёрнула на себе рубаху с бегемотом.
— Забирай мегафон, попку и иди себе подобру-поздорову, — сказал я резко, и добавил: — Мальвине позвони, пусть передаст сестре моё предупреждение, если тронет, останется с ником «Марго».
Дело в чём, прозвища у девчонок — ники. Имели их те ученицы младших классов, кто обладал персональным «HP», подключённым к ресурсам комплекса «PO TU». Как, например, моя Катька:
