И это было началом конца. В племени даже не заметили, как похоронили птицу — покрытый толстым слоем гари космолет. Они видели на космолете разбитые дефлекторные щиты, но не догадывались, для чего это. В своем неведении они не понимали, что их гостья вступила когда-то в ужасный конфликт, бежав от которого, спасала теперь свою жизнь. Аборигены не могли знать, что отныне и они невольно вовлечены в этот конфликт.
Если бы молодая женщина-пилот в первые же дни пребывания на планете могла предвидеть, какие беды и разрушения навлекает помимо своей воли на безобидных жителей, то улетела бы куда подальше, в какой-нибудь укромный и безлюдный уголок галактики. Но ее космолет покоился на дне болота, а сама она душевно и телесно была больна. К тому же Оха-Ло представлялась ей заповедником мира и красоты, доброты и сочувствия, улыбок и смеха. В своем мире она почти забыла, что подобное существует. Постепенно женщина привыкла к жизни племени, полюбила добрых людей, а потому решила остаться, чтобы излечиться как следует от глубоких душевных ран.
Жители Оха-Ло, обычно с легкостью и даже нетерпением избавлявшиеся от космических визитеров, для молодой женщины сделали исключение. Им понравилось, что она не задавала глупых вопросов о девственницах и совсем не интересовалась поисками залежей мунрита. Она осталась жить среди них, но держалась в стороне. Женщина быстро выучила язык, с уважением относилась к обычаям и исподволь, почти бессознательно стала оказывать на них свое влияние.
Жители не поняли, как и почему это произошло. Некоторые, правда, думали, что во всем повинны ее глаза. Старец, который протестовал против ее пребывания на планете, назвал взгляд ее глаз «умудренным жизнью». Конечно, глаза двадцатичетырехлетней женщины видели намного больше горя, страданий и ужасов, чем любому из жителей Оха-Ло приходилось испытать за целую жизнь. Но, помимо печали и боли, в этих глазах светились ум и властность — результат многовекового генетического отбора. Она была рождена и воспитана, чтобы управлять людьми и вершить великие дела, избавиться от подобных свойств натуры не во власти человека. Эти качества были так же естественны для нее, как серо-зеленый цвет глаз, доставшийся от отца, или светлый, напоминавший морскую пену оттенок волос — наследство ее несчастной матери.
Женщина-пилот, в буквальном смысле свалившаяся с неба, стала править народом Оха-Ло, начав с того, что помогала в их каждодневных мелких проблемах, разрешала возникавшие споры. Очарованные ее умом и тактом, даже старики приходили к ней за советом, особенно в тех случаях, когда речь шла о том, как относиться к пришельцам из других миров. Она с таким же неодобрением относилась к непрошеным гостям, как и все жители планеты. Однако даже у этих гостей, а чаще всего это были прожженные, самонадеянные контрабандисты, ее царственный вид вызывал благоговение. Прошло несколько лет, и прилетевший неизвестно откуда пилот стал горячо любимым правителем народа Оха-Ло.
Женщина-пилот была довольна своей жизнью. Ее прошлое и связанные с ним ужасные воспоминания стали постепенно забываться. Она надеялась, что и у других оставшихся в живых участников конфликта происходит то же самое. Они, вероятнее всего, поверили, что Мейгри погибла. Она старалась убедить себя в этом, хотя в глубине души понимала: такое невозможно. По крайней мере один человек знал, что она жива. Но если быть очень, очень осторожной, то он не узнает, где она скрывается, и тогда до конца своих дней можно спокойно прожить на полюбившейся ей мирной планете. Как и жители Оха-Ло, она избегала смотреть по ночам на небо.
* * *
Роковой конец наступил не сразу. Он приближался постепенно.
Женщина-пилот обладала даром предвидения, или «далеко видящим глазом», как называли это местные жители. Она предвидела приближавшегося к поселку страшного зверя и посылала воинов убить его, пока он не напал на кого-то из жителей. Она предвидела летящих к планете нежеланных гостей, которые по прибытии с удивлением обнаруживали, что их встречает «почетный караул». Однако жители не знали истинной силы дара этой женщины и истинной силы власти. Ведь она видела всю вселенную насквозь и при желании могла безошибочно предсказать все события, происходящие в галактике. Но она не только не стремилась воспользоваться силой своего дара, а напротив, старалась отгородиться от всего происходящего за пределами Оха-Ло. И все-таки полностью контролировать свой дар она не могла, и порой видения возникали сами собой.
Первый раз подобное случилось на семнадцатом году ее пребывания на планете. Однажды вечером, направляясь к своей скромной хижине в окружении слуг, она напугала их, неожиданно и без причины закричав в ярости и страхе. Во всяком случае, слуги считали, что причины для крика не было. Она закрыла лицо руками, но этот жест не помог ей избавиться от возникшего перед ее мысленным взором видения.
— Ставрос! Ставрос! — кричала она, и слезы текли из ее глаз, перед которыми возник образ друга и соратника с детских лет, умирающего в невыразимых муках.
Тогда-то она и узнала, что перед смертью он выдал секрет.
* * *
Рок навис над планетой, готовый вот-вот обрушиться на нее.
После того случая люди, ее окружавшие, стали замечать, что женщина чем-то озабочена. Она все время молча размышляла, меряя шагами ухоженные травянистые дорожки сада, разбитого специально для нее. Иногда бормоча странные имена, стиснув пальцы рук, она ходила взад и вперед, а то вдруг начинала плакать и в исступлении качать головой, а после бежала в свою хижину и забивалась в самый темный угол, как напуганный ребенок.
От чего она пряталась? Слуги терялись в догадках и сами начинали дрожать от страха. Может быть, она видела страшного зверя, крадущегося из джунглей и готового напасть? Или что-то еще ужаснее, чего они и представить не могли?
Женщина пыталась их успокоить:
— Не бойтесь, к вам это не имеет никакого отношения.
Но на этот раз их предчувствие оказалось сильнее ее «далеко видящего глаза».
* * *
И вот роковой конец наступил.
Душераздирающий крик пронзил тропическую ночь. В этом крике было столько ярости и ненависти, горя и боли, что люди, поначалу оцепенев от ужаса, бросились затем к ее хижине в страхе найти женщину убитой, растерзанной диким зверем. Вместо этого они увидели ее, упавшую на колени перед лежанкой и сотрясаемую рыданиями. Слуги как могли успокаивали ее, но это не помогало. Семнадцать лет мира, спокойствия и безопасности кончились.
Ее пронзительный плач разбудил весь поселок, наполняя каждого смутным, доселе неизведанным ужасом.
