— Я не вручаю, я провожаю ее до выхода, — сказал Кевин, и Конану почудилось что-то человеческое в его голосе.
— Провожаешь? — удивился старик. — Но кто тебе велел ее провожать?
— Мне велел Конан. Пропусти нас, Буно. Дай нам пройти. Она не найдет без меня выхода.
— С каких это пор ты слушаешься приказов Конана?! — еще больше удивился старик. — Я приказал тебе найти и схватить мальчишку. Если он не дастся живым, убить его! Ты меня понял? А девушку проведи ко мне и оставь ее там.
— О, Кевин! Умоляю тебя! — вскрикнула Гэлла.
Голос ее был таким жалобным и отчаянным, что Конан в своем укрытии скрипнул зубами от бессилия и крепко прикусил себе ладонь.
— Гэлла хочет домой, — тоскливо возразил Кевин. — Ей страшно. Я провожу ее к выходу.
Наступило молчание. Такое гнетущее и тягостное, какое бывает только перед чем-то совсем ужасным.
— Ты будешь слушаться меня, Кевин, — наконец, произнес Буно, сухо, безжизненно и размеренно. — Ты будешь слушаться меня и только меня. Сейчас ты отведешь девушку ко мне и хорошенько свяжешь ей руки и ноги. Потом изловишь мальчишку. Иди же.
Послышался звук открываемой и закрываемой двери. Потом все стихло.
Спустя недолгое время дверь снова открылась, и Кевин, тяжело шаркая ногами, прошел обратно, в ту сторону, где тянули шелестящую песню его мертвые товарищи. Он едва не задел плечом Конана, высунувшегося из своего укрытия, но был так погружен в невидимую никому пустоту в собственной грудной клетке, что ничего не заметил.
* * *
Времени на долгие раздумья у Конана не оставалось. Да и выбирать ему особенно было не из чего. Идти вперед, к выходу, нельзя. Выход сторожит Браг, человек-скала это не Кевин и даже не Сангур, из его мощных лап не вырвешься. Расщелина, манящая голубым небом, завалена камнями. С Гэллой, глупой, как все девчонки, и отчаянной, как ни одна из них, в скором времени случится что-то совсем нехорошее — даже думать не хочется о том, что именно собирается сделать со своей пленницей Буно.
Подождав, пока стихнут звуки стариковских шагов Кевина, мальчик помчался назад, в сырость и тьму сужающихся подземных ходов. Он хорошо запомнил поворот в тот тупик, где шуршало и скрипело членистым брюхом по отшлифованным камням выращенное опалами чудовище. Ударившее в нос зловоние сказало ему, что он не ошибся и свернул в нужном месте.
Одной рукой зажав себе нос, Конан прежде всего разбросал гниющие тушки на расстоянии пяти шагов одна от другой, чтобы медведка свернула в нужную сторону и поползла к выходу, а не в глубь земли. Когда кончилась последняя тушка, он вытер руки о стены и подошел к решетке. Морда медведки, словно выплывшая из самого кошмарного сна, была прямо перед ним, но смотрит ли она в упор на мальчика, либо вовсе его не видит, понять было невозможно. Глаза-икринки, покачивающиеся на двух стебельках, как у рака, не имели зрачков, и нельзя было определить направление их взгляда. Челюсти, похожие на сооружение из нескольких ржавых лопат, двигались из стороны в сторону с жестяным треском.
— Ну что, красавица? — кивнул ей Конан.
Он старался говорить громко и звонко, чтобы заглушить неприятно ворочающееся в груди чувство страха.
— Застоялась здесь?.. Сейчас побегаешь! Сейчас разомнешь все шесть своих хорошеньких резвых ножек!
Конан отодвинул засов и с трудом приоткрыл тяжелую решетчатую дверь. Помедлив, словно прикидывая, стоит ли покидать свою красивую, искрящуюся всеми цветами клетку, чудовище медленно двинулось вперед. Когти на передних лапах царапали каменный пол, хитиновые покровы на боках, задевая о стены, грохотали, словно железные. Нагнувшись, медведка подобрала с пола первую тушку, и челюсти ее клацнули и задвигались быстрее.
Не сводя с нее глаз, мальчик пятился назад, в одной руке держа факел, другой нащупывая на поясе нож. Почувствовав за спиной поворот, он прошел несколько шагов в глубь подземелья и прижался к стене.
Чудовище было таким громоздким и длинным, что, дойдя до выхода из тупика, не могло развернуться. Нижняя часть туловища застревала в недостаточно широком проходе. Хитиновые доспехи скрежетали, высекая из камня синие искры. Отвратительно запахло чем-то, напоминающим паленые волосы. От тщетных усилий протиснуться и дотянуться до соблазнительной тушки медведка вдруг не то замычала, не то завыла. От замогильных этих звуков по спине Конана прокатилась ледяная волна.
— Ну, давай же! — прикрикнул он на нее, разозлившись на себя за свой испуг. — Ну, протискивай свое толстое брюхо! Поднажми! Постарайся!..
Брюхо у медведки было вовсе не толстым, скорее, обвислым и волочащимся по земле. Как видно, Буно не слишком сытно кормил своего любимого зверька». Мешало пролезть не брюхо, членистое и подвижное, а жесткие хитиновые надкрылья. Конан подошел к чудовишу вплотную, напрягшись от азарта и страха. Одна из скребущих по земле лап едва не задела когтями его босые ступни. Примерившись, мальчик уперся на миг ногой в жесткое и острое сочленение и ловко забросил свое тело на длинную спину. Скользкий коричневый покров на хребте насекомого напоминал кожаное седло. Отбросив факел, Конан двумя руками схватился за шевелящиеся усы, похожие на голые, без коры, гибкие прутья деревьев. Он крепко сжал их ладонями и потянул на себя, словно поводья. Медведка задрала голову и снова замычала.
— А ну, пошла! — прикрикнул на нее мальчик и еще сильнее натянул поводья-усы. — Вперед, моя лошадка!
То ли от боли, то ли от изумления медведка рванулась вперед с удесятеренной силой и, расцарапав надкрылья о стены, вырвалась, наконец, в проход.
— Молодец, молодец, коняга! — похвалил ее Конан, пошлепав ладонями по спине. — Вперед!
Медведка поползла, со скрежетом и подвыванием. Нагнув голову, она хотела было подхватить валявшуюся на пути тушку, но мальчик дернул ее за усы и заставил оторваться от лакомства.
— Погоди, зверюга! Ты мне нужна голодной и свирепой! Если будешь меня слушаться, скоро закусишь своим хозяином!
Неуклюже, но довольно быстро для своего веса медведка продвигалась вперед. Когда до обитой медью двери осталось шагов десять, Конан изо всех сил потянул за усы.
— Стой! А ну стой, слышишь?!
Не сразу поняв, чего от нее хотят, медведка вновь громко взвыла, затем остановилась. Буно не мог не услышать этого воя даже за медной дверью. Мальчик видел, как изменился в лице выглянувший в проход старик.
Конан расхохотался, вызвав звонкое эхо.
— Где Гэлла? — громко и дерзко спросил он. — Живо отпусти ее наверх! Иначе моя некормленная лошадка быстро тебя растерзает!
Но старик растерялся лишь в первый момент. Опомнившись, он закричал, властно и пронзительно:
