покуда не истлеет последняя звезда. То бишь на значительный срок. Урах – Вседержитель и Его Законы Добра нетленны, но… Эмириус Клайн и Нолд Темный намекнули мне, что Всеотец как бы не существует ныне как Разум, но есть Свод Правил, оставленных Им для поддержания Фундамента Вселенной… А если так, то не мог ли Урах – уже став не «Азм Есьм», а Укладом Бытия, упустить из вида такую «пушинку», как Эмириус Клайн? Проглядеть то, что она хорошенько усвоила свой урок? Может Всеотец хотел бы явить Свою Милость и освободить Матрону Тьмы от ее «ноши», но теперь Он–Личность пребывает где–то за гранью нашего понимания и не может (не помнит), как это сделать? Я же… помогу Ему. Воздам от Него Эмириус Клайн по ее заслугам: за состоявшееся Пророчество Полного Круга, за защиту Воздушного Королевства от алчных и коварных владык Железных Гор, за беспрекословное повиновение любому приказу Всеотца… Я думаю, что Урах бы одобрил мое решение. Время настало.
Я положил цепь на алтарь.
– Я хочу, чтобы Рифф разбила ее.
– Ты сказал…
Ансельм закрыл глаза…
Вдруг запястья Матроны Тьмы дернулись в разные стороны. Стальная змейка натянулась до предела! Эмириус Клайн закричала от боли, оковы хрустнули и… звенья цепи лопнули и опали загнутыми крючками… Не веря в то, что это произошло, Матрона Тьмы упала на пол и громко зарыдала.
– Что ты изрек – то и получил, – возвестил Ансельм.
– Великая Рифф, – выдохнул Шорох.
– Я – свободна! Калеб, малыш, я больше не принадлежу Ему!… Я только своя собственная!
Матрона Тьмы встала и обняла меня, потом отстранила и повертелась, как бы осматривая себя. Она улыбалась, и эта ее улыбка заостренных клыков, казалось мне, все больше похожа на чудовищный оскал черного торжества.
– Малыш, о, малыш! Калеб! Благодаря тебе, твоей крови и сломанному тобой Замку, я вновь могу вернуться на Твердь! В своем физическом обличии! Дышать полной грудью, летать и вершить Свою Жатву, Свой Суд… Калеб, дурачок ты мой ненаглядный, теперь весь Мир и его Создатель Урах втрое на десятеро заплатят мне за тысячелетия рабства, унижения и позора! Цепь Ураха – Его Затвор Света, беспрестанно карающий меня за грехи раскалённым железом и связывающий меня с Ним, снята! Теперь я обращу королевства в руины, моря – в коралловые пустыни, а цветущие поля в пепел! Я истреблю столько людей, мягкошерстов и виалов, что воды Океана Безнадежности покраснеют от крови! Я возьму свое, и никто меня не остановит…
Нет! Нет! Нет! Это не может быть правдой! Мне это грезится! – вопило мое сознание.
Вселенная, что же я натворил…
– Ты такой доверчивый, малыш, и «поиграть» с тобой для меня было большим удовольствием, – вздохнула Эмириус Клайн, проводя мне пальцем по виску. – В какой–то момент ты мне даже понравился. Обещаю, что оставлю тебя жить, чтобы ты один мог увидеть голые кости на безбрежных погостах моего Царства Тьмы. Ты это заслужил.
Эмириус Клайн положила мне хрупкую ладонь на волосы и, сжав их в кулак, ледяным голосом прошипела:
– Ах, да и еще кое–что, архонт. Я вырежу твоей Эмилии ее нежное сердце и затолкаю его в горло Грешему. Так, ради своей забавы. Чтобы тебе было больнее. Чтобы ты люто ненавидел меня и всегда помнил, что я – Матрона Тьмы, пробудившаяся раньше всех светил, а ты – червяк, который жив только потому, что мне так угодно.
Эмириус Клайн откинула меня к алтарю и расправила белоснежные крылья. Она лучилось запредельной мощью. После снятия Цепи ее стать плавила дыры в Окружности Мироздания.
– Видишь, Калеб. Рифф не пригвоздила меня молнией за то, что я так обошлась с Ее королем Анкарахады. О чем тебе это говорит?
– Ты лжёшь, Матроны Тьмы. Ты прекрасно знаешь – если ты сейчас нападешь на Калеба в Ее Храме, Праматерь не стерпит этого. Ты сгинешь быстрее, чем моргнешь, – спокойно ответил за меня Ансельм. – Рифф дозволяет тебе проверить Ее архонта на прочность, но за пределом Этого Места. За Анкарахадой, Лаанхакадой и Ее Планами. Гамбус, Земля – да, здесь – нет, тут – архонт вне твоего влияния. Это – Слово Рифф. Оспорь Его, если осмелишься, и тогда сразись с Богом.
Эмириус Клайн хмыкнула.
– Я не прощаюсь, малыш… Только не с тобой.
Матрона Тьмы вспорхнула и исчезла из вида…
– Не-е-е-ет, – простонал я, закрывая ладонями лицо. – Что я наделал… Она опять водила меня за нос… Снова использовала меня… Дурак! Дурак! Я выпустил в Мир само Зло… Эмилия! Грешем! Урах! Простите меня…
– Тебе подобает просить прощения только у Рифф, и ни у кого более, – сдержано промолвил Ансельм. – Да, Эмириус Клайн сильна и может принести Земле погибель. И что? Это ничего не значит. Истина – в Анкарахаде. Только она достойна преклонения наших мыслей и труда.
– Нет! – крикнул я. – Нет! Я люблю свой дом! Эмилию! Бертрана! Грешема и Снурфа! Я не хочу, чтобы Эмириус Клайн их убила! Клянусь, я помешаю этому! Я найду ее и отрежу ей крылья!
– Ты – архонт и ты – король Анкарахады, – сказал Шорох. – Мы, твои слуги, твои подопечные, твои шелкопрядные, будем ждать твоего приказа. Если тебе нужно вынуть из Матроны Тьмы ее сгнившую душу – мы исполним это. Выполним. Содеем. Заплетем и переплетем. Мы – дети Рифф, у нас есть сети. А сети – выходы и входы. Липкие – жертвам. Прилежные – нам.
– Согласен. Эмириус Клайн надо поймать. Она – Гнет пауков и их Бич, – печально кивнул Бракарабрад. – Но не помыкай нами в убыток Анкарахады. Рифф не простит тебе этого.
– Как бы там ни было для тебя, первостепенно сейчас иное, – сказал Ансельм. – А именно: Указ Рифф.
– Какой?! – вскрикнул я. – Какой?!
– Я сообщу Его тебе сразу, как получу на это дозволение Рифф. Когда Она сочтет, что настал твой черед шить Ее Паутину. Со всей безропотностью думаю, что ждать тебе осталось совсем чуть–чуть. Ныне мы прощаемся, король. Жди меня. Я или кто–то из нас, мы вскоре явимся за тобой.
– Сразу. Тотчас. Моментально. Как только твоя плоть овеется молитвами Рифф. Как только ты не иссохнешь в лучах Ее Рая Анкарахады. Как только Ансельм, священник, помазанник–приемыш, затрубит Ее волю, – дополнил карлик Шорох. – Я – твой, мой архонт. Умру за тебя и за Рифф.
– Ныне ты – король и тебя ждут Ее дела, Калеб. Я не покину тебя в них, – протягивая мне единственную руку, сказал Бракарабрад. – День настанет – увидимся! Надейся на себя и на Праматерь! Пока!
Я открыл глаза. Они зудели, и я стал их тереть. Стояла ночь. На небесном куполе ярко блистали звезды. Мне все это приснилось? Или я… Мои пальца переместились с глаз на какой–то предмет, давивший мне на затылок.
