не решает. Зажал цепочку в кулаке, протянул над мерцающей водой. Плашка не коснулась поверхности, но под ней разошлись круги…
– Что это? – старик уставился на символы, проявившиеся на водной глади. Крокодил мигнул, пытаясь понять, что эти цифры означают.
– Ваш индекс, – хрипло сказал старик. – Вы… видите, какой у вас индекс?!
Прошло несколько секунд, прежде чем до Крокодила наконец дошло.
– Это ошибка?!
– Это результат ваших… принятых решений, – этот старик давно, очень давно ничему не удивлялся, тем потрясеннее сейчас звучал его голос. – Система засчитала их… как компетентные и ответственные.
Деревянная плашка висела над поверхностью воды, отражаясь во множестве экранов, отражаясь в миллионах жизней и судьбе Раа, потому что разница между «отказать» и «принять» была меньше, чем вес нового гражданского голоса. Исход зависел от одного человека. Чужака и мигранта.
– Андрей Строганов, вы голосуете или нет?
Он коснулся водной глади круглой деревянной пластинкой с годовыми кольцами на срезе. Снова разошлись круги – медленно, торжественно, все шире, шире…
Вода перестала рябить и сделалась полностью черной. Световоды под потолком вспыхнули ярче. Содрогнулась земля. Крокодил вскочил; техник в белых шортах занервничал, подался вперед, поболтал рукой в воде…
Речная гладь осветилась снова. На экране показался человечек средних лет; Крокодил, остолбенев, узнал его – невзрачный и тощий, маленький и бледный, он был единственным представителем Вселенского Бюро миграции, с которым Крокодилу доводилось беседовать.
– Благодарю вас, полноправные граждане, – сказал человечек. – Ваше волеизъявление принято к сведению, ваша заявка удовлетворена. Стабилизаторы, находящиеся на орбитах, две секунды назад отключены…
Техник вскочил, расплескивая воду.
Бритый старик шумно втянул воздух.
– Мы рады сообщить гражданам Раа, что в связи с принятым решением Бюро с радостью возобновляет долгосрочное сотрудничество с вашей общиной. Система приема мигрантов на Раа – достояние Вселенной! – человечек заговорил с некоторым пафосом. – Бюро обязуется направлять на Раа инопланетных специалистов, которые будут полезны общине для практической деятельности. Следующая консультация – по графику, но миграционный офис Раа может отправить внеплановый запрос. Всего хорошего, полноправные граждане.
Вода потемнела.
* * *
Сотни людей стояли на набережных, глядя в небо.
Светило солнце, мягкое солнце Раа, на него можно было смотреть, не щурясь. Стальными маячками поблескивали самые крупные орбитальные станции.
Ничего не происходило.
Ничего не изменилось.
Трое мальчишек, не обращая внимания на взрослых, гоняли по каналу парусник-катамаран.
* * *
– Он не просыпается, – сказал Тимор-Алк. – С тех пор.
За последние дни мужчина перестал быть мальчишкой. Дело было не в жесткой светлой бороде, за несколько суток покрывшей его щеки, скулы и подбородок. Тимор-Алк разогнул спину, навсегда выводя себя из утробной позы, и Крокодил впервые увидел в нем равного по опыту, взрослого человека.
Мальчишке он сказал бы: «Айра отдыхает». Он ободряюще улыбнулся бы зеленоволосому, хотя у самого тревожно сосало бы под ложечкой. Он сказал бы: «После такого человек должен немного отдохнуть, правда?» И Тимор-Алку – тому, прежнему, юному, – стало бы легче.
Этому, новому, – нет.
Поэтому Крокодил спросил только:
– Шана вернулась?
– Еще нет. У них там в Совете…
– Понимаю.
– Но она связывается каждые полчаса. По-моему, она тоже боится за… него.
– Пошли, – сказал Крокодил.
Над крышей дома Шаны склонялись ветки, полосатое солнце высвечивало лес, носились птицы, из тени попадая на свет, и потому их траектории казались пунктирными. Айра лежал на спине, одетый только в светлые шорты, ничем не укрытый, босиком. Остриженные наголо волосы отрастали снова – седым ежиком, совершенно седым.
Он не метался во сне и не менял позы. Он спал, как стоял перед строем – вытянув руки вдоль тела. Глаза под веками не двигались. Дыхание можно было заметить, только если специально присмотреться. На спокойном лице было написано для тех, кто умеет читать: «Я сделал все. Ничего не могу изменить». Эта равнодушная отрешенность была такой неестественной на лице Айры, что у Крокодила мурашки побежали по спине.
– По-моему, он готов свернуться, – шепотом сказал Тимор-Алк. – Как моя мать. Уйти в себя и… все.
Возможно, он уже свернулся, холодея подумал Крокодил.
Он с трудом нащупал пульс на тяжелой руке Айры. Человека, вскрывающего реальность, как консервную банку, не обязательно изгонять на астероиды. Он может сам себя изгнать так глубоко, куда никакой челнок не доставит, куда не дотянется ни луч, ни радиоволна.
Тимор-Алк низко наклонил голову:
– И кого теперь звать на помощь, Андрей?
– Меня, – сказал Крокодил.
Он посмотрел на небо, где сквозь зеленовато-синий вечерний свет виднелись искры орбитальных станций. Сел, положив голову Айры себе на колени, и ладонями сжал его виски.
* * *
Он был насосом, качающим жизнь и силу, детство и юность, весну, победу, волю, власть. Он заполнял Айру своими солнечными днями, и вдруг оказалось, что их было много, особенно раньше. Тогда.
А когда солнечные дни закончились, он стал нагнетать дни Пробы, дни и ночи, и хриплые, на сорванных голосах, счастливые песни подростков: «Мы здесь по праву». А когда и песни закончились, он отдавал ритм – узор коротких и длинных штрихов, тишины и грохота, бытия и пустоты.
А потом закончилось все, и Крокодил увидел себя на берегу Стикса. Или очень похожей реки. Ни Харона, ни лодчонки, никакого подходящего антуража – черная вода и черная равнина, по которой уходят, не оглядываясь, белые тени.
Он смотрел им вслед, река шумела у самых ног, и Крокодил знал, что не должен идти за ними и не пойдет, но в прощальном их шествии было такое властное болезненное притяжение, что он готов был ступить вперед, в воду, и броситься вплавь – но тут его взяли за плечо и сильно дернули, и выдернули к свету, и он открыл глаза.
Капсула дрогнула. Алюминиевый блеск на секунду потускнел. Осторожно, опасливо щурясь, изнутри выбралась молодая женщина с очень темной фиолетовой кожей, ярко-синеглазая, в странном пестром балахоне. Не с Земли, подумал Крокодил, и потихоньку вздохнул с облегчением.
– Добро пожаловать на Раа! – громко и весело сказала Шана. – Я офицер миграционной службы!
За ее спиной стояла толпа, возможно, не очень уместная в этот момент. Прибывшая смутилась. Впрочем, Крокодил отлично помнил, в каком шоке пребывают мигранты.
Эта женщина – первая с момента, когда Бюро возобновило сотрудничество. Потому такой ажиотаж. Хотя в планах на ближайшие недели значилось еще не менее ста гостей.
Участливо проговаривая стандартные в таком случае фразы, Шана повела женщину в «принимающий офис», хижину, крытую пальмовыми листьями, и, свирепо озираясь через плечо, взглядом велела остальным держаться на расстоянии.
Айра повернулся и пошел прочь с лужайки, и Крокодил
