Человек в зеленом халате стоял спиной, но звериное чутье заставило развернуться. Он мгновенно натянул лук, стрела сорвалась с тетивы. Олег качнулся в сторону, поймал стрелу рукой. Человек в халате, зло оскалив зубы, скреб ногтями рукоять ножа, что торчала посредине груди, проломив грудной хрящ. Он начал натягивать лук снова. Олег стоял уже в десятке шагов от него, напрягся, и Ганим несколько раз натягивал и отпускал лук, ловя момент: если паломник сумел ухватить стрелу левой рукой, то может поймать и правой...
Наконец пальцы расжались, он без сил опустился на колени. Лук вывалился из рук. Глаза сверкнули и погасли, он повалился на бок, неловко подвернув руку. Под ним расползалась лужа крови, свободная рука поскребла землю и застыла. Олег зашел сбоку, проговорил, остановившись в трех шагах:
— Этот прием знаю. Ты не мертв, отпусти рукоять моего ножа. Повернись ко мне.
Ганим не двигался, пальцы слабо задрожали, выпрямились. Олег зашел со спины, пинком перевернул, тут же отодвинулся. Ганим внезапно прыгнул прямо с земли: левая рука швырнула горсть земли в лицо, а правая выдернула нож из собственной груди, молниеносно ударила без размаха, целясь в то место, где должен был стоять Олег. Но горсть земли пролетела мимо, Олег локтем отбил нож, схватил за кисть и свирепо вывернул. Ганим вскрикнул, рухнул на колени.
Олег вывернул сильнее, кости затрещали, слышался хруст лопающихся сухожилий. Ганим уткнулся лицом в мокрую от крови землю, из груди теперь хлестала тонкая струйка неровными толчками в такт трепыхающемуся сердцу.
— Я не промахнулся, — проговорил Олег с нажимом в голосе. — Я хотел спросить, лишь потому ты еще жив... Кто дал пять тысяч золотых?
Ганим с трудом вывернул облепленное кровавой грязью лицо. Рот и глаза были залеплены, он прохрипел:
— Вас раздавят обоих... Против такой силы еще никто не выстоял!
— Имена! — потребовал Олег. Он вывернул руку, хрустнули последние хрящи, Ганим перестал дергаться. Он быстро слабел от потери крови. Олег ударил по ключице, услышал сухой хруст, ухватился за обломки, тонкие как птичьи кости, с силой начал тереть окровавленными концами, откуда из середки вытекал костный мозг, потребовал люто:
— Говори! Говори быстро!
Ганим хрипел от дикой боли, дергался, на губах выступила пена. Олег ухватил другой рукой за срамные уды, с силой сжал. Ганима подбросило от боли, лицо из мертвенно бледного стало черным, с губ сорвался хрип:
— Скажу... Это был сам...
Его подбросило, тело дернулось и вытянулось как бревно. Пробежала дрожь, как по траве от ветра, он застыл. Лицо было страшнее чем у удавленника, в вытаращенных глазах застыл ужас. Олег вздохнул, закрыл ему глаза, сложил руки крестом на груди.
Арбалетчик не двигался, лезвие ножа проникло глубоко в мозг. Олег осторожно потащил за рукоять, преодолевая сопротивление, стараясь не забрызгаться, тщательно вытер лезвия, прежде чем сунуть в чехлы. Оба ножа с неохотой опустились в гнезда, словно мечи из песен менестрелей, которые визжали от счастья — мечи, не менестрели, — покидая ножны, и плакали от горя, оставляя битву.
Обыскивая шалаш, наткнулся на тщательно упрятанный кожаный мешочек с золотыми монетами. Прикинул вес на руке, если золотые динары, то не меньше пяти тысяч... Кто-то очень сильно жаждет получить чашу. Настолько сильно, что лишь попутно велит убить рыцаря, героя взятия Иерусалима, и его неприметного спутника, мирного паломника. Сейчас рыцарь отбивается от двух убийц, если уже не... В рыцарских турнирах мог быть непобедимым, в мощной рыцарской атаке тоже герой, но сарацинские ассасины — орешки потруднее. Бедный рыцарь уже, может, лежит с перерезанным горлом, окропляя землю горячей кровью!
Он перепрятал золото, начал ходить вокруг шалаша расширяющимися кругами. Конских следов множество, на влажной земле вокруг ручья подковы отпечатались отчетливо, легко пересчитать каждый гвоздик, щербинку в железной подкове, но солнце поднялось высоко над головой, прежде чем Олег вычислил коня таинственного нанимателя, владельца пяти тысяч золотых динаров.
Олег побежал, на бегу всматриваясь в следы на земле, примятую траву, вслушиваясь в птичьи крики, треск кузнечиков. Степь живет цельной жизнью, опытное ухо легко поймет на одном краю степи или пустыни, что творится на другом.
Он бежал широкими шагами, локти чуть оттопырил, давая груди дышать глубоко, мощно, не сдавливая сердце. Из куста в сотне шагов слева выпорхнула сорока, заверещала возмущенно. Олег тут же замедлил бег, перешел на шаг, глаза не оставляли подозрительного куста, а ладонь опустилась на рукоять ножа.
Его глаза все еще всматривались в завесу зеленых листьев, пытаясь проникнуть за куст, когда сзади раздался негромкий голос:
— Повернись, раб! Из-за толстой валежины поднялся во весь рост сухой жилистый человек в тонкой кольчуге с широким воротом, с хазарским мечом на поясе. В руках у него был лук, а стрела лежала на тетиве. Это был Тернак, охотник-людолов, тот самый, что остановил Олега в его возвращении на родину и велел Абдулле доставить в каменоломню барона Оцета.
— Не ожидал? — бросил он. Глаза люто щурились, верхняя губа вздернулась, как у зверя, показывая желтые зубы. — Не ты ли с тем меднолобым рыцарем устроил мятеж? Впрочем, это неважно. В замке уже другие хозяева. Как я понял, тебе удалось убить Ганима и его наемника. Я не особенно любил их, но не люблю и тех, кому удается убивать таких...
Он не подыскал слова, а руки его тем временем быстро натянули тетиву. Он ожидал увидеть страх на лице сбежавшего раба, жаждал увидеть, но Олег изо всех сил держал лицо непроницаемым, хотя мысли прыгали, как пескари на горячей сковородке. Как очутился здесь Тернак? Неужели преследовал их всю дорогу?
— Это ты нанял Ганима? — спросил он не шевелясь.
Тернак ухмыльнулся, в глазах горела злоба:
— В аду все знают. Расспроси, расскажут!
Он прицелился в Олега. Острый наконечник стрелы смотрел то в лицо, то в грудь. Олег не двигался, лишь спросил:
— Почему твой напарник прячется? Теперь мог бы уже выйти.
— Какой напарник?
— Из того куста вылетела сорока...
Олег указал пальцем. Тернак не повел и глазом, сказал с усмешкой:
— Я не новичок, чтобы попасться в такую простую ловушку.
Звонко щелкнула тетива. Олег качнулся в сторону, хотел было хватать летящую стрелу, но в последний миг передумал — что будет делать со стрелой в руке, когда Тернак выхватит меч? — его рука взметнулась к швыряльному ножу.
Тернак, как оказалось, знал боевые приемы. Олег понял поздно. Ощутил удар в бок, лапнул ушибленное место — в боку торчала стрела! Тернак улыбался — перехитрил! — его пальцы еще сжимали лук, но улыбка оставалась, словно вырезанная на дереве: в груди торчал нож.
