— Мы окажем вам содействие, чем можем, — продолжал айфар. — Мы ещё сохранили возможность взывать к Силам. Но не надейтесь на нас до конца. Я и мой народ пошлём призыв к Силам, но я не знаю, будут ли они помогать по нашей просьбе людям, хоть и течёт во многих из вас наша кровь. Ждите. Но не питайте чрезмерных надежд.
Гладсхейм исчез мгновенно, словно и не было его. Только тёмное пятно голой земли среди мокрого снега там, где он только что стоял. Сигню, подождав, не произойдёт ли ещё чего, отправилась назад, к Вадхейму, не заметив, как прошла боль в разбитом колене.
«Не питайте чрезмерных надежд! И от них не жди ничего! — думалось ей. — Что ж, главное теперь — перебраться за ограду и там погибнуть вместе со всеми. Ах, конунг, зря ты надеялся… Да спасёт нас Иисус и Пресвятая Дева!»
Неумолимо вставал рассвет. Уже стали меркнуть звёзды на востоке и наливаться розовым небо. Подморозило, но приставшие вечером к берегу датчане продрались через густой лес и вышли к Вадхейму. Не сомкнувший глаз за ночь Торин только кусал усы и злобно ругался сквозь зубы, видя, что враги увеличились числом и силы их немерены. Более точный, отец Целестин, явно наложивший на себя епитимью лишения сна, оценил мощь врагов в тысячу мечей, а то и поболе. Видгнир казался спокойным, но был бледен как полотно, видя со стены разворачивающуюся картину: десятки штандартов и знамен знатных родов и семей, собравшихся под их водительством; тускло мерцают под утренним небом шлемы и кольчуги датчан, где-то ржут их коньки, догорают костры и серо-чёрный дым уносит усилившимся западным ветром в леса, к горам. О боги, о Иисус, о Эйра, где же Сигню?! Что сказали айфар?!
Солнце ещё не взошло, когда даны ударили всей своей силой. Толстенное бревно вышибло с трёх ударов ворота — враги не стали лезть на стены и зря терять своих; не стали обходить посёлок со стороны фьорда. Сейчас вся мощь, собравшаяся у ограды Вадхейма, нацелилась на ворота. Вновь полетели огненные стрелы — занялось ещё несколько домов, в том числе и жилище конунга, стоявшее на вершине холма, но трэли, предводительствуемые Саннгрид и дочерьми Торина, сумели сбить пламя.
Лучники Вадхейма били в упор, в сбившихся у разбитых тараном ворот данов, стрелы пробивали кольчуги и клёпаные куртки, сбивали шлемы, вонзались в лица и незащищённые шеи, но врагов было слишком много. Дружина Торина рубилась горячо; сбив щиты и выставив короткие зазубренные копья, отряд норманнов неистово ударил по прорвавшимся за ворота данам, но натиск снаружи был настолько велик, что, не обращая внимания на дождь стрел, сыпавшихся справа и слева из двух башенок, поднимавшихся у ворот, невзирая на утренние сумерки — почти темноту, — даны стали давить всей своей массой на небольшой отряд Торина, и тот, шаг за шагом, начал отходить. Даны прорвались в Вадхейм.
Бьёрн поступил правильно и расчётливо. В тот момент, когда ворота рухнули, в образовавшийся пролом, прикрываясь не обычными на севере круглыми, но вытянутыми, каплеобразными щитами, кои использовали в основном словины, двинулись копьеносцы. Короткие норманнские копья значительно уступали в длине древкам оружия датчан — с широкими и гладкими оконечьями, и потому даны могли держать воинов Вадхейма на безопасном расстоянии, не позволяя приблизиться и завязать ближний бой. Позади строя тяжеловооружённых врагов легко угадывались ряды лучников, и весь этот человеческий вал пусть и медленно, но преодолел яростное сопротивление вадхеймского хёрда, вошёл на три десятка шагов в глубь поселения, и тогда же оборона норвежцев была прорвана с флангов. Множество датских ратников начали окружать сбившуюся в единый кулак дружину Торина, надеясь взять её в кольцо и быстро уничтожить. Однако конунг, предвидя столь опасный поворот событий, сохранил в резерве около тридцати дружинных из самых опытных и отчаянных бойцов — они-то и встретили рвущихся к домам данов, ненадолго остановив их. Поняв, что, быть может, получится прорваться вниз, к фьорду, конунг Вадхейма приказал своим отступать и стараться не нарушить строй — тогда сразу конец. Торин надеялся, что под прикрытием хёрда хотя бы часть женщин и детей сможет выбраться из поселения на лёд и уйти в леса, благо что возле выхода из гавани данов было совсем немного.
Было раннее утро девятнадцатого марта 851 года от пришествия Спасителя. Утро, вошедшее во многие летописи Севера как одно из самых необычайных в истории Скандинавии и христианских стран…
Начать с того, что после восьмилетней давности боя на корабле ярла Эльгара отец Целестин взялся за меч, ибо более ничего делать не оставалось. Его разум был в смятении, монах, как мог, быстро бормотал молитвы, готовясь ко вступлению в Царство Божие, по ходу дела смахнув сунутым ему в руки Видгниром клинком одного из датчан, прорвавшегося за полукольцо дружинников Торина, с бешеной яростью отбивавшихся отходя от пролома, в который вливалась, казалось, бесчисленная орда врагов. Где-то там монах видел непокрытую голову Торина, его взлетавший и вновь с быстротой молнии падающий меч, глухой шлем Видгнира, сработанный по заказу у кузнеца Сигурда на манер римских; крики, хлопанье самострелов, удары, вдребезги разбивавшие щиты…
— Отец Целестин! Отец Целестин!
Монах обернулся, и его взгляд наткнулся на Сигню. В руках у девушки был топорик, не боевой — обычный, каким рубят дрова, выглядела она уставшей и напуганной, но всем своим видом неведомо откуда взявшаяся Сигню-Мария выражала решимость.
— Гладсхейм обещал! Может быть, они смогут что-то сделать!
— Гладсхейм… — Святой отец злобно сплюнул сквозь зубы, забыв даже спросить свою воспитанницу, как она сумела пробраться в Вадхейм. — Я же говорил, дурацкая это затея, и что только Торин думал?! Надо пробиваться всем в леса — небось поодиночке всех не переловят! Да спасёт нас Господь!.. На него одна надежда!
И тут свершилось.
На западе, на тёмном ещё небе, ярко сияла утренняя звезда, что называлась у римлян Венерою, у других же народов по-иному. Словно по наитию, монах обратил свой взор к небесам и замер от удивления и благоговейного ужаса. С запада, от ярко сиявшей звезды, к Вадхейму протянулся блистающий тонкий луч, упёрся в лед фьорда, расцветив его всеми оттенками золота и серебра, превратив в чудесное, переливающееся словно живым огнём зеркало. Само светило вдруг полыхнуло ослепляющим, неземным светом, и взгляд ясно различил появившегося всадника на белом коне, что как Ураган нисходил к берегам Вадхейм-фьорда по лучу западной звезды. Громадный снежно-белый скакун в вихрях золотого пламени, и на нём в диковинном высоком седле — человек в огненных доспехах, с обнажённым пламенным мечем и бело-золотым рогом на поясе.
