Беспокойные грифы, отрывисто ругаясь, вновь взмыли в небо. На этот раз не без повода: в их сторону сквозь кусты проламывался великан. Он загребал зелень руками как неумелый пловец, разбрызгивая фонтаны листьев и веток – молодые деревца ломались и прогибались как тростинки под натиском мощного четырехметрового гиганта. Он не обращал внимания на многочисленные порезы на мускулистом теле. Словно смерч великан выскочил на берег, сорвал с себя обмотавшиеся вокруг ног ветки, поднял черную, кучерявую голову вверх и завопил во всю глотку:
- Ууаааа!..
Крысы тотчас исчезли, а грифы, кружившие в небе, робко ответили ему недовольными криками.
С победным воплем и голодным рычанием он набросился на белеющий остов какого-то животного, до него, по-видимому, служившим пищей грифам, но уже переставшим их интересовать. Ел он без разбора, обеими руками запихивая в рот обглоданные кости. Ломал и дробил суставные головешки, разбивая их о камни и высасывая мякоть.
Муталюд-великан – это человек, мутировавший грибами с человеческим мутом. При этом его рост увеличивается в двое-трое, а мышечная масса еще больше. Общий уровень развития падает до примитивного пещерного человека. Речь частично сохраняется, но не всегда. Как и у всех муталюдов, у великанов сильно снижается чувствительность к боли, а скорость регенерации возрастает, что делает их превосходными бойцами. Продолжительность жизни увеличивается вдвое. Изредка они строят укрытия и шалаши из веток, но чаще селятся в естественных укрытиях: под навесами, навалами и в пещерах. Могут использовать огонь, как для обогрева, так и для приготовления пищи. Наблюдались войны за территорию обитания. Постоянно испытывают голод и все без исключения становятся людоедами.
Один из таких гигантов сейчас победно поедал остатки грифового завтрака, бросая голодные взгляды по сторонам в поисках добавки.
Спустившись с дерева Грэм осторожно выглянул – людоед уже закончил трапезу и кидался из стороны в сторону в неуклюжей попытке изловить крысу, но приметив что-то, он ринулся к соседней куче мусора.
До начала темно-зеленой границы леса было не более двухсот метров редких пучков кустарника и одиноких деревьев – панголин поспешил подальше от гостеприимной свалки, к добротно сервированному столу которой наведываются и волки, и бродячие муравьи, и ящеры всех мастей, и черные храки, и химеры, и гарпии, и еще черт знает какие лесные твари. Ветер дул в спину, далеко вперед унося смрад, но Грэм не боялся, что кто-нибудь учует его: лесные звери давно привыкли к запаху свалки. Отойдя на несколько километров вглубь, панголин остановился. Напряжение разом спало и он почувствовал обезоруживающую усталость валящую с ног. Требовался немедленный отдых – изможденный беглец рухнул в траву.
Запах… Запах сочной, молодой травы, земли, леса. Как этого не хватало. Ты часть этой жизни, этого мира. Ты – есть мир. Единение… Грэм набрал полную грудь весеннего аромата, потянулся всем телом, изворачиваясь как змея на солнце. Долго протяжно зевнул – до боли в челюсти – закрыл глаза и забылся коротким минутным сном.
В вакууме обморочного сна выплывали знакомые лица. Они появлялись ниоткуда, приближались и бесследно растворялись. Им на смену приходили все новые и новые: улыбающийся Поланий, хохочущий Визор, молчаливый отец Иаков, подмигивающий одержимый еретик, застывшее лицо Филиппа, изуродованная морда мутанта в клетке, последний выдох красного головастика и… Грэм выдохнул вместе с ним и замер. Всевозрастающее чувство неудобства пинком вытолкнуло из забытья – он проснулся, жадно глотнул воздуха, и какое-то время еще лежал, не двигаясь, вслушиваясь в звуки леса. А лес пел весеннюю песню, восхваляя рождение нового дня, травинки, жучка, птички – всего живого. Мелодию задавал соловей, где-то далеко ему помогал второй певец под неумолимый стрекот насекомых, непрерывно шумевших, как базар в предпраздничный день.
Лес – родной дом панголина, здесь он провел половину всей своей жизни. В основном в хатках – маленьких домиках, которые выстраивают охотники за слезой для длительных стоянок. В них всегда есть еда и кое-какое снаряжение. До ближайшей известной хатки в направлении Подгора два дня пути. Туда-то и следовало направиться в первую очередь.
Грэм поднялся – мокрая, скользкая одежда неприятно холодила. Не мешало бы отмыться от ароматов свалки. Если вблизи это маскировало, то за ее пределами такое «благоухание» создавало проблему. Надо было найти воду.
- Восток, стало быть, там, - он махнул рукой и зашагал в выбранном направлении.
Встречая старого доброго друга, лес одаривал панголина своими изысканными яствами. Несмотря на то, что летнее изобилие было только впереди, весна уже подавала на стол истинные деликатесы. Пока еще вяжущую во рту репу Грэм закусывал весьма сладкой и сочной сердцевиной молодой пальмы. Из лианы водоносного дерева сделал несколько глотков горьковатой жидкости – дождя не было очень давно.
Посасывая кислые сосновые иголки, он спустился в лощину. Тут, среди прошлогодних листьев, неспешно бежал тоненький ручеек. Панголин плюхнулся в чистую прохладную воду, перекрыв поток. Маленькая речушка не собиралась отступать и, собравшись с силами, проложила новую дорогу – огибая тело с двух сторон, ручеек вновь соединился и продолжил неторопливый бег.
Вымывшись, охотник развесил одежду на ветках и уселся на пригорке.
Медленно стихал многоголосый лес. Утро заканчивалось, плавно переходя в теплый ясный день. Сквозь редкую листву пробивались лучи жаркого весеннего солнца. Они заботливо поглаживали спину, согревая и убаюкивая. Божественная всеобъемлющая любовь ровными потоками лилась с небес на землю.
- Спасибо Господи, за то, что вижу свет твой, за то, что ты не оставил меня в трудный час.
Панголин трижды перекрестился, задев локтем рукоять кинжала:
- И прости меня грешного за содеянное… Прими в царствие твое убиенного мной раба твоего. Верю, что твоя рука ведет меня. Ибо если это не так, то нет мне прощения во веки вечные, - тихо прошептал Грэм и перекрестился еще три раза. - Ведь я действую согласно твоей воле.
Он достал из ножен кинжал, осмотрел и покачал головой: оружие надо держать в чистоте, наточенным и готовым в любую минуту прийти на помощь своему владельцу. Зачерпнув горсть желтого песка, панголин принялся чистить клинок – крупные песчинки заскрежетали по лезвию, успевшему покрыться легким налетом ржавчины. Промыв водой, подхватил камень и заточил.
3
Лишь цель дает силы для прохождения пути.
