— Вы ведь дружили с моим сыном, Тинави. А потом предали его и королевство, — как-то буднично укорил меня Сайнор, садясь обратно в кресло.
Я осталась стоять:
— Нет! Нет-нет. Боюсь, информация могла дойти до Вас в несколько искаженном свете, я никогда, ни в коем случае не…
— Пустое, Тинави. Значит, вы посланница Карланона, — он бросил взгляд на гордого ястреба, все это время неподвижно сидевшего на подоконнике. Мое шоу птица переждала с колоссальным, воистину божественным спокойствием. — Какова цена?
— Что? — растерялась я.
Мне казалось, до этого пункта беседы мы дойдем еще нескоро, если вообще дойдем.
— Если бы у Вас не было неких надежд, Вы бы сразу пришли с Лиссаем, а не устраивали… это, — едва заметно поморщился Сайнор. — Так какова цена за спасение моего сына? Чего вы хотите, так безрассудно прикрываясь божественной волей?
Я покраснела. Прах. Я надеялась, Сайнор не допустит мысли о моей самодеятельности. Во всяком случае, так вот сходу!
— Я бы хотела попросить об амнистии. О двух амнистиях. Для себя и для Полыни из Дома Внемлющих.
— Хорошо.
Я заморгала. «Как это хорошо?!» — хотелось заорать мне. А где долгие дебаты? Уговоры? Мольбы и, может, угрозы? Сайнор не спешил объяснить, с чего бы это он, король всея Лесного королевства, сегодня такой покладистый перед лицом зарвавшейся девчонки.
Я прокашлялась:
— Еще Полынь нужен мне в некрополе для спасения принца.
— Вот как? — Его Величество скучающе прикрыл глаза и начал массировать веки подушечками пальцев. Мне стало как-то совсем не по себе.
— Да. Моих умений не хватит, несмотря на пособничество Карланона и Авены. Мне нужен именно Ходящий с полным комплектом запредельных способностей, чтобы миссия прошла, как надо.
— Кажется, вы и сами неплохо Прыгаете, — пожал плечами Сайнор. — А таких золотых сетей я не встречал даже у Теневого департамента.
— Вся моя магия дарована мне пресветлым Карланоном и несет на себе отпечаток дарителя. Я умею… всякое. Но лучше всего мне дается защита и лечение — вслед за моим учителем. Я найду Лиссая, вылечу его, оберегу от нечисти. Но я не могу и лечить, и сражаться одновременно.
— Моя гвардия в вашем распоряжении, Тинави. Берите, сколько надо, — Сайнор костяшками пальцев подпер гладко выбритый подбородок.
— Прошу прощения, но, если вся ваша гвардия поляжет под курганом, Совет отнюдь не будет рад. А если под курганом погибнет тот, кого вы и так собирались казнить — какая разница?
— Договорились.
И снова странно.
Его Величество сквозь зеркало, висящее над окном, посмотрел на настенные часы, идущие в обратном направлении:
— В Тронном зале меня уже ждет Совет. Я спущусь туда и соглашусь на то, чтобы послезавтра на рассвете маги запломбировали все новые входы в курган. Если к тому моменту Лиссай не будет дома — вы умрете.
— Либо я вернусь с принцем, либо меня убьет нечисть, — согласилась я.
— Нет, — Сайнор отриательно покачал головой. — Не только так. Если вдруг вы струсите, передумаете, решите сбежать со своим выпущенным из-под стражи другом — вы все равно умрете. Мне даже не придется вас искать. Любой, кто без приглашения появляется в королевских покоях, попадает под проклятие, Тинави. Неважно, как пришел чужак — в дверь, в окно или Прыжком. Через сорок восемь часов вы перестанете дышать и умрете. Вы обрекли себя на это своей дерзостью. Сорок восемь часов…. Я сам выбрал этот срок для проклятья. Говорят, всю среднестатическую человеческую жизнь можно уложить в двое суток — вернее, все, что в ней достойно упоминания и сожаления.
Я окаменела.
Часы тикали. Ястреб застыл, буравя нас янтарным взглядом. Сайнор легонько улыбался.
Прах. Допрыгалась.
Король легонько пожал плечом:
— Если к тому моменту Лиссай будет у меня — я сниму проклятие. Кроме меня, этого не может никто. Можете спросить богов, конечно, — королевская бровь ехидно приподнялась, самую чуточку, тем ехиднее, — но я бы на вашем месте не тратил время зря. Набирайте себе любую команду. Ловчего и каких угодно добровольцев. Мне важен только результат. Конечно, пятьдесят тысяч золотых отменяются. Две амнистии вместо них — это даже слишком щедро.
Я кивнула и вдруг спохватилась: ох, я ведь все еще в лисьей маске! Ну да ладно. Возможно, это даже хорошо. Вдруг носатая рыжая мордочка напоминает королю о сыне и, тем самым, играет мне на руку в этих безумных переговорах?
— Итак, девять утра, пятнадцатое июня. Маги закрывают трещины. Если Лиссай дома, я отменяю проклятие и подписываю два помилования. Если нет, вы умираете, Ловчего — если выжил — возвращают в тюрьму. Договорились?
— Да.
Его Величество встал, попрощался со мной легким кивком головы и бесшумно прошел к выходу из покоев. Я, сохраняя почтительную дистанцию, поплелась за ним.
Перед самыми дверьми он развернулся, снял с указательного пальца крупный желтоватый перстень и дал мне:
— На эти сорок восемь часов вы снова в законе, Тинави… Снимайте уже свой ужасный нос.
Ого. И как он разглядел муляж под карнавальной маской?
Сайнор вышел в коридор. Стражники-чрезвычайники хором гаркнули «Вашличество!» и дружно топнули правой ногой. Сайнор не ответил и величаво, не оборачиваясь, поплыл прочь.
Я снаружи закрыла за собой дверь в покои и оперлась на нее же, переводя в дух, не в силах поверить в то, что вообще произошло.
Правый стражник сохранял профессиональную невозмутимость. Левый стражник, когда Сайнор свернул за поворот, поднял глухое забрало:
— Может, объяснишься? — прошипела Кад.
— Ты на посту, душа моя. Тебе нельзя болтать, — пробормотала я.
Ее взгляд мог прожечь во мне дырку. Я прикрыла глаза и примерила королевский перстень на большой палец.
Сел идеально.
Итак, начинаем обратный отсчет.
ГЛАВА 12. Дождь в июньскую ночь
Я вышла из Дворца — и о моей решительности можно было слагать легенды.
Первое, что я сделала — нагло, пользуясь предоставленными Сайнором благами, сорвала с информационного табло на тренировочном плацу объявление о собственном розыске. Стражи дернулись, но я вызывающе выставила им навстречу перстень с королевской печатью. Как ни странно, это сработало. Видимо, практика с «дозволительными» кольцами была во Дворце в ходу. Хм… Интересно, до какой грани я смогу дойти с эдаким перстеньком на пальце? Не то чтобы я слишком озабочена вопросами вседозволенности, но соблазн творить чушь, пока можно, велик, до ужаса велик.
Так, изо всех сил тормозя своего внутреннего бунтаря, я пошла на шахматную поляну к Дахху.
Почти зашедшее солнце в прощальной щедрости вызолотило и без того мягкие краски островных угодий. Наш многоуровневый дворец, похожий на свадебный торт-безе с декоративными бусами плющей и мхов, возвышался надо мной, как гора. Диагонали этажей сбегались к наивысшей центральной точке — белоснежной башенке, над которой реяло полотнище с шолоховским гербом: кудрявое коронованное дерево, растущее из кургана, под которым изображен бриллиант.
Народу вокруг стало еще больше, на небе звездами дрожали мириады магических огоньков. Они сбивались в стаи, будто скворцы, и удивительными геометрическими фигурами рассекали набухающую сумеречную синеву. Когда я нашла Дахху, он безмятежно улыбался, глядя наверх своими чуть плывущими из-за лекарств глазами.
Друг стоял на углу небольшого игрового поля и лениво «рулил» сразу двумя юными шахматистами: поочередно подсказывал то одному, то другому. Детишки таскали крупные, в полметра, деревянные фигуры с клетки на клетку и выражали бурный восторг, когда Дахху рекомендовал кому-то из них «съесть» фигуру противника: в таких случаях ее заваливали на бок и колбаской скатывали с доски в густую изумрудную траву.
Я подошла к Смеющемуся. Он извинился перед юными дарованиями и прервал партию, уставился на меня выжидающе. Я улыбнулась:
— Все получилось. Полынь выпустят, чтобы мы спустились под курган.
