На лестнице послышались легкие шаги, и в помещение вошли Денияра и Мадина. Усадив девушку на скамью рядом с киммерийцем, Денияра принялась за приготовления. Сначала из одного из сундуков она вытащила небольшую жаровню в виде цветка подсолнуха и поставила ее на стол, затем из другого — маленький резной ларчик и несколько флаконов из разноцветного стекла. Взяв из кожаного мешочка щепоть зеленоватого порошка, Денияра бросила его на жаровню, сделала руками несколько плавных движений, и яркий изумрудный огонь сам вспыхнул на металлических лепестках.
— Встаньте сюда, — Денияра указала на ковер посреди комнаты.
Мадина и Конан молча повиновались. Налив себе в ладонь белой жидкости из самого большого флакона, Денияра смазала ею брови, ноздри, ушные раковины и суставы пальцев на руках и ногах девушки и варвара. Неведомый терпкий аромат был настолько силен, что у Конана слегка закружилась голова, смазанные места легонько покалывало, тело стало наливаться теплом, как будто внутри его развели большой и жаркий огонь.
— Теперь снимите с себя все и одежду отдайте мне, — сказала Денияра, и голос ее звучал так, как будто она была где-то далеко внизу.
Когда киммериец и девушка разделись, Денияра приказала им улечься на ковер ногами в разные стороны и положить головы на плечо друг другу. Их платье она поднесла к зеленому пламени; вспышка, и мгновение спустя хлопья легкого пепла кружились в воздухе, опускаясь на пол — вот все, что осталось от ткани, застежек, кожаных ремешков, словом, от того, что раньше было одеждой. Из маленького красного флакона женщина побрызгала на лоб Конана и Мадины розовой жидкостью и вновь, как будто издалека, они услышали ее слова:
— Возьмитесь за руки. Конан, не забудь, что я сказала тебе.
В то же мгновение ковер отделился от пола и поплыл вверх, поднимаясь все выше и выше. Происходило что-то странное: ковер поднимался вверх, а потолок не становился ближе, он тоже уходил от них все дальше и дальше, пока все пространство над ними не стало темным и далеким, как пасмурное небо в безлунную ночь. Изредка сквозь разрывы в этом куполе проглядывали звезды — невероятно яркие, таких они никогда не видели раньше на настоящем небе. Вдруг налетел яростный вихрь, он подхватил ковер и быстро понес его куда-то вбок. Холодные струи воды, резкие, как лезвие кинжала, обрушились своими потоками на их нагие тела, жестокий ветер гнал их ложе все дальше и дальше к встававшей на горизонте белой стене, которая, казалось, обнимала весь видимый мир снизу доверху.
— Мне холодно и страшно… — услышал киммериец рядом с собой голос Мадины.
Он хотел повернуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но не смог, потому что все его тело было неподвижным, как будто невидимые путы сковали его руки, ноги, шею. Только губы, глаза и язык повиновались его желаниям, и он сказал:
— Не бойся, девочка, все пройдет, и мы вернемся.
Вихрь закрутил их и поднес совсем близко к белой ледяной стене. У самого ее подножия сидела мерзкая старуха, обросшая рыжей шерстью — повелительница зимы. Хриплым дребезжащим голосом она сзывала снег, метель, бурю, свинцовые удушливые туманы, вихри и ураганы. Град со снегом, ледяные брызги морской соленой воды — стихии смешались в жутком танце, сковывавшем тело и леденившем душу. Вокруг старухи в бешеной пляске носились косматые уродливые существа с ледяными осколками вместо глаз. Руками, больше походившими на корявые сучья и обломки веток, они пытались схватить край ковра, на котором лежали киммериец и девушка. Злобным воем встречали мерзкие подданные повелительницы зимы каждую свою неудачную попытку добраться до людей; их вопли сливались с неумолчным хором бушующей природы.
— Мне жутко, я не выдержу этого, я умираю… — вновь послышался жалобный стон девушки.
Он не мог ничем помочь ей, лишь кончиками пальцев пожал ее узкие ладони, которые лежали в его руках.
— Потерпи, девочка…
Вдруг в этом мраке зимнего смерча стали пробиваться тонкие лучики света, сначала еле заметные, как забытые на черной пашне соломинки, потом все ярче и ярче. Конан и Мадина услышали глухие удары, словно кто-то тараном крушил ледяную стену. Удары становились все мощнее, их грохот уже перекрыл и вой ветра, и свист ледяных струй. Наконец стена раскололась, лучи яркого животворящего света залили все вокруг, глыбы льда вперемешку с камнями и песком неудержимым потоком устремились вниз, засыпая старуху и ее подданных.
Свист и вой ветра прекратились, светлый день засиял на небесах. Вдали показалась сверкающая всеми красками радуги колесница, запряженная тройкой лошадей, окруженных ореолом солнечных лучей. Она приблизилась, гигантским полумесяцем очертила небо вокруг, а потом стала возноситься все выше и выше. В колеснице стоял золотоволосый великан, нагой и прекрасный, под взмахом его руки с зажатым в ней мечом все вокруг стало окутывать животворящее тепло, и неземной хор прекрасных голосов заструился с небес.
— Солнцеликий Митра! — У киммерийца перехватило дыхание.
За тем местом, где стояла ледяная стена, простерлись изумрудного цвета поля с яркими блестками весенних цветов. Еще взмах руки огненного великана — и с небес на белом воздушном облаке спустилась нагая белокурая женщина неописуемой красоты. Она склонилась перед колесницей.
— Я пришла, о повелитель!
И Солнцеликий, указывая на лежащий перед ними мир, проговорил голосом, который своей мощью заполнил все вокруг:
— Это все твое, весна, теперь ты владычица здесь.
И колесница вновь поплыла в ярких сполохах солнечного света, постепенно удаляясь, все выше и выше гигантской спиралью расцвечивая небеса. Из глубины зеленых полян появились мириады странных существ: духи полей, лесов и земных глубин. Гомон, свист, смех заполнили все пространство.
Ковер, на котором в оцепенении лежали Конан и Мадина, плавными кругами опустился на зеленую поляну, и киммериец почувствовал, что путы, сковывавшие тело, спали с него, теперь он мог шевелиться.
Приподнявшись, варвар увидел, что все необъятное поле вокруг них заполнили человечки в высоких колпаках и красных сафьяновых сапогах, размахивавшие лампадами, в которых бледным пламенем светился неведомый огонь; уродцы с квадратными головами без глаз и рта. Бесформенные каменные глыбы передвигались на каменных ножках, ежеминутно меняя свои очертания. Были здесь и твари, словно сотканные из веток и стеблей травы, в глубине этих переплетений мерцали влажные огромные глаза, приковывавшие взгляд. Ящерицы с головой петуха; лошади с хоботом, как у слона; страшилища, покрытые рыбьей чешуей, прыгавшие на длинных и тонких, как у саранчи, ножках — каких только порождений дьявольской прихоти не было вокруг!
