конезавода думаешь?
– О, господин, – Ёган сразу изменился в лице, – на то вам нужен коннозаводчик, я больше по коровам.
Волков с незлой усмешкой посмотрел на добродушное лицо старого приятеля, сначала улыбнулся, а потом взял его под руку и потянул в сторону от сопровождающих их молодых людей.
– Я на войну всего с собой брать не буду, а то там и не угадаешь иной раз, вперед идти надо или обоз защищать. Денег возьму немного, часть жене дам, часть Бригитт, остальное закопаем.
– Со мной?
– А думаешь, с Сычом лучше будет?
– Вот это уж вряд ли, – усмехнулся Ёган.
– Вот и я так думаю. А ты будешь тут за старшего. Знаешь, что делать, если горцы сунутся?
– Помню. Все хватать, что ценное, да бежать в Мален или дальше.
Волков кивнул – да, все так – и продолжил:
– А если я не вернусь…
– Спаси Господь… – Управляющий сразу принялся креститься.
– Деньги понемногу вдове выдавай на содержание, и Бригитт понемногу, и Брунхильде, если нужда будет с сыном, тоже давай, сын тот, кажется, мой.
– Господи Иисусе! – воскликнул Ёган и опять стал креститься.
– Не ори, дурень, – Волков поймал его руку, – ты у меня вроде как душеприказчик. Мог бы я деньги отдать банкиру какому, но это деньги кредиторов. Они, случись со мной что, сразу их вытребуют через судейских. А так – ни меня, ни денег. А ты их будешь хранить и расходовать помаленьку.
– Ох, дело-то какое тяжкое. Деньжищи-то, видно, огромные, а вдруг кредиторы за ними явятся? Может, у вас кто другой для такого дела есть?
– Из других все со мной уходят, так что кроме тебя никого нет. И тебе я доверяю.
После того разговора поехал Волков на пристань, уже лодку нанял на тот берег в лагерь плыть, как прилетел мальчишка верхом:
– Письмо вам из города, господин.
Ничего хорошего кавалер отчего-то не ждал, и вышло еще хуже, чем он думал. Письмо было от протоиерея и настоятеля храма Святого Креста, и писал он вот что:
«В скорби и радости пишу вам, господин фон Эшбахт, слова эти. В скорби пишу о том, что ныне под утро, едва успев собороваться, почил в бозе духовный отец наш земной Теодор Дитрих фон Конервиц фон Леден, епископ Маленский. А в радости – что брат Теодор, имя, которое он предпочитал всем остальным, уже у Господа на небесах. Сегодня же я отписал и в Ланн, нашему архиепископу, чтобы искал брату Теодору замену, ежели, конечно, замену равную ему сыскать возможно, но замена нужна, ибо без пастыря мудрого паства скудеет. Обряда отпевания и похорон не будет. По завещанию и по настоянию семьи тело усопшего захоронят в поместье Замельман в фамильном храме».
Волков и представить не мог, что отец Теодор, с которым он говорил часами, у которого ночевал в доме, с которым делил стол, был из княжеской фамилии Конервиц. Вот, оказывается, каков был епископ Маленский. Умный, добрый и очень скромный человек. А еще это был единственный верный союзник Волкова в городе, в графстве, в земле Ребенрее.
Удар был страшный. Если, потеряв фон Клаузевица, кавалер просто скорбел о достойном молодом человеке, который хоть и не сразу, но своей храбростью и честностью понравился ему, то теперь он лишился не просто друга, теперь он лишился главной своей опоры. Ведь авторитет у епископа был огромный. Епископ, доверенное лицо архиепископа, член княжеского рода – не всякий с таким поспорит. И вот его больше нет.
Волков отпустил разочарованного лодочника и, разворачивая коня, сказал молодым господам:
– Мы не едем в полк, отправляемся в Эшбахт.
Те ничего спрашивать про письмо не стали, уж очень мрачен был сеньор. По лицу его стало видно, что в бумаге пришла беда. И зря, как раз сейчас ему очень хотелось поговорить о старом друге, поговорить даже с этими глупыми юнцами о человеке, который относился к Волкову… наверное, как к сыну.
Он как приехал, сразу звал к себе брата Семиона, брата Ипполита, просил письменные принадлежности.
– Знаете, что епископ Малена умер? – спросил Волков, не поднимая головы от бумаги.
Конечно, они не знали, лица вытянулись, стали монахи креститься, молитвы шептать.
– А знали вы, что он из фамилии герцогов? Знали, что он фон Конервиц?
И этого братья не знали.
– Ты, – Волков ткнул в брата Семиона пером, – на церковь Эшбахта благословлен был епископом, бумагу не потерял хоть?
– Да что вы, господин, все как положено, первым листом в церковной книге лежит, – отвечал монах.
– Хорошо. Брат Ипполит, брат Семион едет сегодня в Ланн, тебе придется заменить его на службах в храме, – сказал Волков тоном, что не допускает даже мысли о возражениях.
– Господин… Я и не знаю всех обрядов, – испугался брат Ипполит.
– Он справится? – теперь Волков спросил у брата Семиона.
– Брат Ипполит человек ума отменного, что не знает, то по псалтырю прочтет, – ответил тот.
– Хорошо, ты же поедешь в Ланн.
– К архиепископу?
– Нет. К нему я позже сам отправлюсь. Ты поедешь к аббату монастыря Святых Вод Ёрдана, казначею его Высокопреосвященства брату Иллариону. Надеюсь, помнишь такого?
Брат Семион кивал, он помнил казначея курфюрста. Наверное, второго по значимости человека при дворе принца.
– Передашь ему письмо от меня, а на словах скажешь, что нужен тут для дела общего отец твердый в вере, чтобы опорой мне был. Мудрый, как отец Теодор, вряд ли найдется, так хоть твердого пусть найдут.
Монахи кланялись и уходили, а сверху уже шла, переваливаясь, старая монашка, за ней и Элеонора Августа. Слуги чертовы всё всегда слышат. У обеих уже слезы в глазах.
– Господин, что, преставился наш епископ? – с дрожью в голосе спрашивала мать Амелия.
– Преставился. Поутру.
– Поеду, хоть в последний путь провожу, – рыдала старуха.
– Никуда ты его не проводишь, сиди дома. Его повезут в фамильное поместье, отпевать там будут, хоронить в семейном склепе в семейной церкви.
Женщины дружно завыли, закрывая рты платками. Хотя жене-то из-за епископа что рыдать?
Чтобы не выть с ними, Волков встал и быстро пошел на двор. А там, сев на коня, поехал в полк. Куда же солдату еще податься.
В последние два дня полковник-кавалер был в полку безотлучно. Ел вместе с офицерами, с ними же занимался делами, первым из которых было получение тягловых лошадок от купцов без денег, под расписки. Купчишки артачились, но уговорить их все-таки удалось, предложив за конскую голову на два талера больше обычного. Теперь общий долг кавалера перед купцами Фринланда составлял почти шесть тысяч талеров. Ну и ничего. Тем более что пока
