Вступивший в разговор монах – траппист поведал, в свою очередь, что братья одной из овернских обителей его ордена видели пролетающего дракона.
– Все это сказки! – уверенно заявил дремавший дотоле аквитанский стрелок, герб на груди которого нельзя было разобрать из-за залившего его вина. – Никаких драконов нет.
– Драконы есть, – уверенно возразил северянин.
– Кто это тебе сказал?
– Да я сам его видел!
– Аа, – протянул его собеседник, – и сколько же ты выпил перед этим?
– Говорю тебе, я был трезв! Когда у нас в Скегге закладывали новую шахту на медном руднике, то отрыли целый скелет дракона. Я своими руками его пощупал. Кости у него прямо каменные, череп – величиной с кабана! А зубы вот такие, что твой кинжал! – скандинав показал, какие именно зубы были у дракона.
– И что же вы с ним сделали? – вопрос был задан юным студентом. Ради столь интересного разговора он оторвался от миски с бобовой похлебкой.
– Да отец Пауль все брызгал, брызгал на него святой водой, хотели даже сжечь на всякий случай. Но в конце концов надумали отправить в Гамбург, к тамошнему архиепископу. Так барка с ним налетела на камни в шхерах и… – швед сделал красноречивый жест, указывающий на дальнейшую судьбу неудачливого судна.
– Подумаешь – скелет! – не сдавался упрямый южанин. Вот я помню, у нас в Бордо, еще при англичанах, какой-то матрос показывал за деньги сушеную русалку. Так оказалось, что он ее сам смастерил из свиной шкуры да акульего хвоста!
– Говорю тебе – настоящий дракон! – взвился скандинав. – Сам отец Пауль сказал! Или я вру по– твоему?!
Он грозно надвинулся на аквитанца, и тот уже схватился за рукоять ножа. Однако общими усилиями окружающих начавшуюся ссору удалось прекратить. Через несколько минут оба уже мирно попивали вино, похлопывая друг друга по плечу.
– Пошла прочь, шлюха!! – истошно заорал вдруг кто-то, перекрывая гомон пьяного сборища. Все разом обернулись на крик. На секунду повисла тишина, запнулся даже трувер, как раз перешедший к описанию того, что проделывал с задницей Ее Величества очередной любовник. Молодая женщина в дорогом платье пыталась увести из-за стола пьяного шевалье.
– Гнусная авиньонская потаскуха! – вновь завопил он, вырываясь. Кардинальская подстилка! Я поднял тебя из грязи, сделал тебя своей законной женой, дал тебе имя, а ты по-прежнему готова валяться с первым попавшимся! Дрянь! Скажи, какой мне от тебя прок?! Что-то ты не торопишься родить мне хотя бы дочь. Интересно, почему это?! Должно, твое нутро все испорчено! Признавайся, сколько раз ты вытравляла плод, а?! – орал, исходя от ярости слюной мужчина. Чтоб ты сдохла, бесплодная тварь!
Видимо, последние слова задели женщину за живое.
– Вот значит как?! Но ты ведь знал, кто я такая, когда женился на мне, я не скрывала ничего, не обманывала тебя. Но ты мною не побрезговал, потому что у меня были деньги, много денег, а у тебя – ничего кроме твоего титула, ты был нищим и сидел по уши в долгах! Ты, наверное, забыл, – продолжила она, – что, если б не я и не мое золото, тебя бы вышвырнули из твоего дома и ты по миру бы пошел! В канаве бы подох! – голос ее сорвался на крик. Моим золотом ты не побрезговал! И моим телом, телом грязной шлюхи, ты не брезговал, да и сейчас не брезгуешь! И надо еще разобраться, кто из нас не может зачать ребенка: служанок ты кроешь будто бугай по весне, а что-то я не слыхала ни об одном твоем бастарде!
– Ах, ты…! – вскочив, шевалье бросился на свою жену, но тут же хорошая затрещина швырнула его на пол. Присутствующие загоготали. Он попытался подняться – обутая в дорогой башмачок нога врезалась ему под ребра. Женщина принялась наотмашь хлестать своего благоверного, приговаривая:
– Это тебе за грязную шлюху, это за мою камеристку, а это за мой жемчуг, который ты проиграл в кости своим дружкам!
Стоя на четвереньках, шевалье залился горькими слезами – силой и умением драться благородную даму, кем бы она там не была раньше, Бог не обидел. Дюжий слуга, стоявший за ее спиной, еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.
Публика, смеясь и отпуская непристойные шуточки, наблюдала за бесплатным представлением.
Капитан уловил вопрос в глазах Рауля, но не двинулся с места. За семь лет службы в парижской страже (а до того, за его спиной было больше десяти лет солдатчины) он повидал достаточно, чтобы не придавать значения подобным сценам. Да и вообще – не дело постороннему вмешиваться в семейные дрязги.
Вдобавок вид униженного, жалкого дворянчика, доставил ему некое мстительное удовольствие.
Дело в том, что Жорж Кер в глубине души сильно недолюбливал рыцарство. Нет, он был верным подданным короля, чтил власть и, разумеется, вовсе не желал победы грязному сброду. Его неприязнь к высшему сословию имела чисто личные корни.
Во время подавления последнего мятежа знати в Артуа капитан, тогда еще совсем молодой солдат, служивший в легкой коннице, сумел захватить в плен одного из самых знатных и богатых дворян провинции – барона де Лалэ. По правде говоря, никакой особой его заслуги в этом не было. Спасаясь с поля боя, барон, ко всему прочему потерявший меч, не разбирая дороги, мчался через лес. Жорж Кер скакал за ним следом, прикидывая: успеет ли он снять лук и выпустить хоть одну стрелу, прежде чем добрый ирландский жеребец скроется за деревьями. Но ему повезло: пытаясь перескочить ручей, конь барона зацепился задними ногами за корягу и рухнул в воду, подняв целый фонтан брызг. При этом он сломал себе спину, сам же де Лалэ вылетел из седла и со всего маху врезался головой в дерево. К счастью, на ней красовался добрый шлем, сделанный руками флорентийских оружейников, иначе Жоржу осталось бы только снять доспехи с мертвеца. Но барон был только оглушен и смирно лежал пластом, пока весьма довольный солдат вязал его запасной подпругой.
Потом он прирезал несчастное животное, привел в чувство пленника, окунув его голову в холодную воду ручья, и повел в расположении королевских войск. Снятые седло и упряжь он навьючил на барона, резонно рассудив, что, коль скоро это его имущество, то ему и таскать его.
По мере того, как к благородному сеньору возвращалась способность здраво рассуждать, он все больше и больше понимал ужас своего положения. Ведь в отличие от многих других он не мог рассчитывать на милость королевского правосудия. Помимо активного участия в бунте за ним числилось убийство двух прево и королевского сержанта. Кроме того, он был отлучен от церкви за то, что ограбил храм, избил священника, переломав бедняге ребра, и швырнул наземь святые дары. Вдобавок, уже во время сражения, он тяжело ранил любимого племянника тогдашнего коннетабля, так что с уверенностью можно было сказать, что незадачливого бунтовщика ожидала плаха или виселица. Поэтому он принялся уговаривать Жоржа отпустить его, обещая щедро отблагодарить, когда с помощью оставшихся при дворе друзей, ему удастся выхлопотать прощение. Он обещал поочередно – дом в городе, десять арпанов лучшей земли в своих поместьях на выбор, тысячу ливров и, наконец, видимо от полнейшего отчаяния – дворянство.
