– Да, она мне говорила. И еще сказала, что твоя одежда, та, в которой ты пришел сюда, лежит в нашей норе. Она ее вытащила из тайника и хочет отдать тебе. Чтобы тебе было в чем идти к людям. Вы же не ходите голые, только одетые! Непонятно почему… как будто в теле есть что-то постыдное, такое, что вас оскорбляет! Так зачем тогда ЭТО носить? Может, отгрызть все постыдное да выбросить?
Гарм фыркнул, дружески ткнул носом человека, тот поежился от прикосновения холодного, мокрого «нюхала», и тогда гарм радостно фыркнул:
– Вставай, мой брат Щенок! Бежим к маме! Кто первый?!
Он вскочил и заскакал на месте:
– Ну! Давай, увалень двуногий! Жаба ты бледная! Кто первый?!
– Ты, какашка четырехногая! – Человек радостно расхохотался, и его смех в темноте тоннеля прозвучал странно. – Я тут и так сгибаюсь чуть не вдвое, а ты бежишь нарочно там, где только на четвереньках ползти! Тебе не кажется, что это несправедливо?!
– Ффыххх! Ничего подобного! Каждый использует те способности, которые имеет! Опускайся на четвереньки, как все нормальные существа! Нечего вышагивать на двух ногах, ветка ты засохшая!
– Ах так?! – человек вдруг бросился на живот, мгновенно ухватил гарма за задние лапы – с такой скоростью, что тот лишь успел взвизгнуть. – А вот теперь пошли! Ты на передних лапах, а я тебя подержу за задние! И все будет замечательно!
– Ах ты коварный человеческий червяк! Ах ты гад бородавчатый! – Картинка: жаба с головой Щенка. – Это уж точно нечестно!
– А кто только что сказал, что можно использовать все имеющиеся способности?! Вот я и использую! Шагай, шагай, мохнатая куча нечистот!
Они, хохоча и фыркая, прошли несколько шагов, потом человек выпустил гарма, и двое друзей умчались в глубину тоннелей, толкаясь, обзывая друг друга страшными гадкими прозвищами и радостно смеясь. Завтра, возможно, навалятся неприятности, завтра будут проблемы, но… это будет завтра. А пока – им хорошо, они счастливы, как все подростки, которые уверены в собственном бессмертии и которые готовы на любые безрассудства ради своей прихоти или ради настоящих друзей, настоящих – какие бывают только в счастливом детстве…
Тень в одном из небольших ответвлений тоннеля замерцала почти незаметно глазу, в главный ход шагнул крупный, массивный самец. Он медленно поводил лобастой головой, фыркнул, будто неприятный запах забил ему ноздри, потом подошел туда, где недавно сидели человек и гарм, и со злорадным видом помочился на это место. Презрительно поскреб лапами, будто закапывая свое «произведение», еще раз фыркнул и так же бесшумно, как и вышел, удалился прочь.
Он очень надеялся, что Щенок откажется уходить. Хотелось ощутить вкус крови человека! Не убив ни одного двуногого – как можно стать настоящим гармом?! Племя выродилось, стало малочисленным именно потому, что гармы не хотели как следует воевать! Нужно было уничтожать всех людей подряд! Взрослых самцов, самок, щенков – всех, кто попался на дороге! Только так можно освободить место для жизни! Только так можно зажить полноценной жизнью, а не жизнью червей, загнанных под землю!
Ну, ничего… молодежь еще покажет себя! Молодые гармы – не старые облезлые псы вроде Старейшин и их прихвостней! Людей нужно убивать, и как можно больше. Наступит день! И люди будут скулить от боли!
Но нет жалости у тех, кто борется за свою жизнь, за жизнь своего племени! Зуб за зуб!
* * *
– Да, в этом ты был, когда мы тебя нашли. Я нашел!
– А кто меня раздел?
– Ты сам. Тебе сказали, чтобы разделся, ты и разделся. В одежде ведь плохо испражняться. Ты попробовал – и не вышло. Совсем ничего не вышло! Все тут! Ффыхххх… фффыххх! Ох и вонючие же вы, люди! Как это еще мама сохранила такую вонючую кучу!
– В дальней пещере сохранила, – пояснила зверица. – За цикл слегка выветрилось, но и правда дышать трудно. Нужно как-то избавиться от запаха. А вот смотри, что еще у тебя было…
Зверица толкнула носом странный обруч – блестящий, желтый, украшенный разноцветными глазка́ми из камней.
– Вот это лежало рядом с тобой. Не помнишь, что это?
Человек медленно коснулся обруча и вдруг заметно вздрогнул, заволновался, отдернул руку, прижал ее к глазам:
– Не могу! Нехорошо! Это – нехорошо! Мне неприятно к ней прикасаться! С ней связаны какие-то гадкие, нехорошие воспоминания! Не хочу! Нет!
– Почему «к ней»? – удивился гарм. – Разве это женского рода? Как это называется?
– Корона. Это корона! Больше ничего не помню. Ничего. И она нехорошая!
– Может, выкинуть ее? – Небольшой черный гарм с еще различимыми пятнами двинул обруч лапой, и блестящий предмет покатился, ударившись о стену. – Гадость нужно закапывать! Дерьмо всякое!
– В ней есть магия… – Белоснежная фигура поднялась, медленно прошла к короне и постояла на ней секунд пять. Потом повернула голову к сыну и его другу, задумчиво сказала: – Я спрячу… корону. Вдруг, когда ты о ней вспомнишь, этот магический предмет станет тебе очень нужен. И тогда ты вернешься и заберешь его. Нельзя разбрасываться магией! Что касается одежды – выполощи ее в ручье и высуши. Она все равно будет вонять, но не так сильно. В ней еще что-то спрятано, какие-то предметы, но я не смогла заставить себя копаться в такой грязи. Тебе стоит сделать это самому.
Щенок взял в руки бесформенный ком тряпья, сморщил нос и с некоторой опаской сунул руку внутрь, нашаривая и вытаскивая предметы, которые укрывались в многочисленных потайных карманах. А их было десятка два, не меньше. Через пару минут на полу пещеры лежала внушительная горка странных изделий человеческих рук: стеклянные и глиняные пузырьки, в которых что-то булькало и тихо шуршало, пересыпаясь.
Несколько звездочек с острыми краями, на лучах которых виднелись темные разводы. Длиной в полторы ладони острый, похожий на рыбку предмет – он был укреплен в одном из петельных гнезд – там, где затылок.
Еще более странная штука – длинный блестящий шип, вставленный в деревянную простую рукоять. Этот шип был укрыт в длинном чехле, будто плод в шкурке, и, когда Щенок открыл его для осмотра, стали видны черные разводы в канавке вдоль шипа. Гарм хотел посмотреть поближе, ткнуться в него носом, понюхать, но Щенок оттолкнул друга и с ужасом в голосе вскрикнул:
– Нет! Нельзя! Я знаю – это отравлено! Смертельно! Нельзя дотрагиваться!
Белошкурая самка гарма вздохнула, покачала головой, думая о том, что муж жестоко ошибался, думая, что блокада мозга Щенка скорее всего продержится до самой его смерти. А может, наоборот, соврал? Как раз это он и знал? Знал, что в конце концов Щенок вспомнит все – кем был и что делал в этом мире? Потому муж и боялся? И правда ли, что стена в мозгу Щенка образовалась сама по себе?
