непростым оказался, так?
– Так. Одолень-камень в нем.
– Вот оно, значит, как, – задумался старик.
– Игнат Васильевич, а ты как будто не удивлен?
– Догадливый, – усмехнулся смотритель.
– Но и не обрадован.
– Как тебе сказать, парень. Я, грешным делом, думал, ты ко мне прибьешься. Тяжко одному жить, когда столько годов среди людей. Глядишь, на старости лет внуков бы понянчил. Ан нет. Своя у тебя судьба, а уж какая она будет: худая али добрая – одному Богу известно.
– Я, если честно, и сам не знаю: радоваться или нет. Меня за последние дни уже третий раз убить пытаются. Если бы не дар, не добрался бы сюда.
– Дар – дело хорошее, Мартемьян. Главное – понять, к чему его приложить.
– Игнат Васильевич, а ты разве знаешь, как в этом разобраться?
– Да не то чтобы прям знаю… но за столько годов чего только повидать ни пришлось. Вот смотри: то, что ты с оружием ловко управляешься – это не дар, а талант. Этому и простец вроде меня выучиться может. Но человеку одаренному от этого проку немного. Они иным занимаются.
– А чем?
– Так по-разному. Одни в целители идут, жизни людские спасают. Другие – в инженеры. Такое, брат, изобрести могут, что простому человеку и в голову не придет, а они сделают. Третьи кораблями воздушными управляют, вроде тех, на которых я служил.
– Так ты встречал одаренных?!
– А как же! В нашем деле без видящих никак. Вон, князь Путятин, о котором мы давеча толковали, как раз из таковских. Или командир нашего фрегата Петр Николаевич Нестеров – один из знатнейших асов.
– Это что, вроде богов скандинавских?
– Ха, можно и так сказать. В своем деле они – боги. А так-то проще все. На французском ас – это туз, старшая карта. Прежде удача и игра все больше в карты шла. Опять же – меткий стрелок, как там у Пушкина? Со скольких шагов в туза бьет? Это для простецов – белке в глаз. У благородных такое, как его, – моветон! Вот и стали самых сильных и удачливых военлетов, наделенных силой, – это слово Игнат выделил особо, словно с большой буквы, – из числа офицеров воздушного флота асами звать.
– Понял. Так твой командир…
– Именно! Одаренный, да еще какой! Как раз восемь лет назад это и случилось. Сеульский инцидент, будь он неладен. – Игнат огорченно вздохнул, опасаясь ненароком задеть больное место Марта, и продолжил: – После бомбежки и обстрела с воздуха они еще наглее полезли. Только я тебя в приют определил, нас послали на восток, с разведкой. Летим. Уже скоро и море. Справа из-за густой слоечки, так, сынок, на флоте кучевые облака называют, разом – три корвета японских. Систершипы – «Миюки», «Исонами» и эта, как ее… «Акэбоно». В те поры про радары еще слыхом не слыхивали. Вот мы их и прошляпили. Стали, значит, нас обходить со всех сторон. Загоняли к океану, а там, сам понимаешь, ни спрятаться, ни скрыться. И до их островов все ближе. Тут бы нам и амба. Но командир не сплоховал. Собрал всю свою силу и говорит: «Братцы, слушайте меня, помните свой долг и делайте все наилучшим образом, как я вас учил! Заедино и слаженно все должны работать, тогда будем целы!» А потом давай приказы отдавать. Как из пулемета, только успевай поворачиваться. Враг начал по нам бить, а попасть не может. Мы словно видим все его задумки и хитрости. Маневрируем, да так лихо, только держись. Потом и сами принялись им отвечать. Что не выстрел – в цель! Своими бы глазами не видал, никому бы не поверил. Оно понятно, досталось и нам. Побили нашу «Палладу» будь здоров, но ход и орудия мы сберегли.
– А японцы?
– В бою ведь как? Если не ты их, то они тебя. Не смогли они с нами тягаться. Сначала «Миюки» задымил и вниз пошел. Потом «Исонами» взорвался. Прямо в небе надвое раскололся от попадания в пороховой погреб. А третий – «Акэбоно» – от нас удрать хотел. Только мы не дали. Кормовые моторы и пушки ему все сбили. Тогда Петр Николаевич отдал приказ взять японца на абордаж.
– Неужто смогли? – захваченный красочным рассказом, представлявшимся ему с необычайной ясностью, словно он немного подсматривал воспоминания самого геройского боцмана, Март не удержался от восклицания.
– Слушай дальше, – весело подмигнул богатырь. – На штурмботах зашли к нему с кормы. Сцепились. Разложили вышибные заряды у люков. Подорвали. И айда внутрь узкоглазых бить. Куда ихним матросам супротив нас? Хлипковаты. Опять же, у них только винтовки, вроде той, что ты добыл. У офицеров, понятно дело, – пистолеты: Намбу, Хамада. Это их поделки под люгер с браунингом, – пояснил на ходу Вахрамеев-старший. – Сабли еще самурайские. Только в тесноте корабельной ими не очень-то помашешь. Против наших гранат, ручных пулеметов и брони. И все равно жаркое дело было! Дошли до главной палубы. Старшие офицеры во главе с командиром, конечное дело, сдаваться не пожелали. Ну, так кто им доктор? Мы их, значит, и покрошили. Ну, а опосля этого остальные скоро в ум взяли, что дело – табак. Стали руки поднимать…
– Вот это да! – восхищенно подпрыгнул помалкивавший до сих пор Витька.
Как и многие корейцы, он яростно, просто на генетическом уровне, ненавидел японцев, и потому рассказ об их поражении был ему как бальзам на душу.
– Ну так! – подкрутил усы нашедший благодарных слушателей отставник. – Вояки микадо после этого боя сразу расхотели с нами воевать. Они, видно, думали, что мы какой тайной силой обладать стали. Испугались. А весь секрет – в нашем командире. Он в тот день разом шагнул во владении силой далеко вперед. Стал гроссом. А на военный манер – асом из асов! Долго после того сражения враги «Палладу» дальней стороной обходили. И не только наш фрегат, – весь российский флот. Русских кораблей боялись и немцы, и британцы, и французы, и американцы, и уж конечно сами японцы. Пока не выяснили, чем таким мы их взять смогли. Петра Николаевича после столь славной победы сразу из капитанов первого ранга в контр-адмиралы повысили. И в Петербург забрали, в Академию воздушного флота – других одаренных учить своему мастерству. До него никто эдак не умел! Да и нынче мало у кого столь нарядно
