после ее провала запрет потерял силу? Костя что-то еще говорил, его слова казались Сашке цветными мыльными пузырями, зависавшими в воздухе и таявшими у нее перед лицом.
Она нахмурилась, пытаясь понять; да, Костя был потрясен и сочувствовал ей. Он простил ее грубость и несправедливость. Он боялся за нее – но и другое чувство, не менее сильное, совершенно человеческое, лежало будто противовесом на чаше весов: Костя радовался. Ревнивец радуется, когда объекту ревности грозит беда.
Сашка обернулась, переводя взгляд с одного лица на другое – Андрей, Денис, Аня, Юля, Оксана из группы «Б»; однокурсники знают о ее частной жизни всё, знают все, и Костя тоже. Все до одного сейчас понимают, что расплачиваться за Сашкин «неуд» придется Ярославу.
– Еще две попытки, – повторил Костя, как заклинание, и Сашка поняла, что ненавидит его. Шагнула вперед, будто слепая…
– Стой! – кто-то вцепился ей в плечи и дернул назад. Обернувшись, Сашка увидела прямо перед своим лицом холодные, яростные глаза Лизы. Та встряхнула Сашку за плечи – тоже нарушая приказ Физрука, а ведь ей уже доставалось:
– Не вздумай раскиснуть, ты!
Лиза не умела сочувствовать, она и прежде-то не очень умела, зато талантливо злилась и презирала Сашку – за несоответствие Лизиным ожиданиям. И еще хотела подстегнуть, мотивировать:
– У нас бывало и похуже! У нас – всех – было хуже! Подбери сопли!
Сашка вовсе не распускала никаких соплей. Наоборот. Ненависть, направленная на Костю, удесятерилась и готова была выплеснуться на весь курс – они-то сдали зачет?! Пусть идут и празднуют. Пусть злорадствуют. Самохиной, которой вечно доставались поблажки, на этот раз ничего не обломилось – разве это не повод повеселиться?!
Их лица размазались у нее перед глазами. И сквозь эту дымку она увидела еще одно лицо – у них за спинами, в отдалении. Фарит Коженников стоял у входной двери, напротив будки вахтера, просматривая что-то в своем телефоне, как если бы происходящее его не касалось.
* * *
На улице ее ярость растворилась за долю секунды – Сашка будто протрезвела. Посмотрела на себя со стороны и поняла, что ужасно несправедлива к однокурсникам. Никто из них не заслужил не то что ненависти – ни малейшего упрека. Даже Костя. Особенно Костя.
Черный внедорожник стоял у входа в пиццерию. Чтобы дойти до машины, всего-то надо было пересечь улицу Сакко и Ванцетти. Очень короткий путь, а ведь Сашке надо собраться. Надо выстроить стратегию. Ярослав где-то там болтается между континентами, под ним – многие километры и холодный океан…
– Фарит, у меня к тебе серьезный разговор, – она впервые в истории их отношений обратилась к нему на «ты». Легко и непринужденно, желая напомнить о его собственных словах: «Между мной и тобой гораздо больше общего, чем между любым из нас – и теми, кого ты привыкла считать людьми».
Он распахнул перед ней дверцу машины:
– Удачное совпадение, у меня тоже к тебе серьезный разговор…
Одной фразой, небрежной интонацией он аккуратно напомнил ей, кто здесь чей куратор. Сашка съежилась, но заставила себя расслабиться, выдержала паузу и только потом заговорила:
– Мы оба хотим, чтобы я сдала этот зачет. И дошла до диплома.
Сашка сознательно использовала оборот «мы оба», и он услышал, конечно. Ухмыльнулся, забираясь в машину:
– Мы оба, Саша, всегда хотим, чтобы ты справилась, сдала, преуспела. Мы союзники, ты правильно понимаешь.
– Тогда мы можем говорить откровенно, – Сашка развивала успех. – Если что-то случится с Ярославом… если он хоть палец сломает! Я сделаюсь союзником Дмитрия Дмитриевича, который не хочет, чтобы я окончила Институт. И я вместе со своим преподавателем буду принимать все меры, чтобы не дожить… до-существовать до диплома. Тебя ведь это не устроит, нет?
Ей было физически сложно поворачивать язык, называя его на «ты», но важно было обозначить перемену статуса. Новый уровень их отношений.
Он неторопливо уселся на водительское сиденье, пристегнул ремень, повернул ключ в гнезде зажигания. Мельком глянул на нее из-под темных очков: глаз не было видно, Сашка не могла истолковать этот взгляд:
– Что ты сделала сегодня на зачете, Саша?
Сашка вскинула подбородок.
– Выполнила требования программы. Я провела для этого большую работу, кстати, и достигла успеха. И я буду работать дальше, честно, прыгать выше головы, если… ты останешься моим союзником.
– Насчет выполнения требований решает педагог, – прохладно сказал Фарит, и Сашка почувствовала, как тает ее решимость. – Что конкретно ты сделала?
– Воспроизвела учебную схему, – Сашка смотрела на два своих отражения в темных стеклах.
– Но что-то пошло не так?
– Я не знаю, – Сашкин голос впервые дрогнул. – Преподаватель мне… не объяснил.
– Тогда я объясню, как старший товарищ, – он включил обогрев в салоне, но ехать куда-то, кажется, не собирался. – Ты решила устроить судьбу Александры Коневой. Притом что, если жива Александра – тебя не существует. Даже в модели. Но ты об этом не подумала. Разумеется, это незачет – с такой грубой ошибкой…
Снаружи шел снег и вертелся вокруг фонарей – тучей потревоженного пепла. Сашка почувствовала себя человеком, которому указали на слона в комнате, где секундой назад еще было просторно.
– У тебя под рукой был отличный вариант, – задумчиво сказал Фарит. – Я тебе выдал готовое решение. Стерх дал прямую подсказку: информация, энергия, топливо…
Сашка мигнула и на секунду вспомнила, как выныривает из мути самолет в центре грозового фронта, над самой землей, наперерез посадочной полосе. Да, ей ничего не стоило смоделировать этот короткий фрагмент реальности и отработать на доске вариации: керосиновый черный дым и огонь до неба, и охваченный пламенем фюзеляж, и обломанные крылья…
– Нет, – в ужасе сказала Сашка. – Даже в модели. Нет.
– Ты могла бы взять любой другой вариант, – он не стал даже спорить. – Только не тот, где жива Александра… Могу я спросить – как ты вообще до такого додумалась?
– Я хотела… – тяжело проговорила Сашка, – чтобы мир был нормальный. Правильный, хотя бы в единственной проекции. Без этого… всего.
– Мир, где нет меня? – он доброжелательно улыбнулся.
Сашка зависла, как на краю пропасти. Она могла бы многое сейчас сказать, но насильно заперла язык за зубами.
– Это вызов, – проговорил он задумчиво. – Очень неплохо, очень смело, Саша. Ты боишься, бросаешь вызов, боишься сильнее, потом бунтуешь открыто… И в какой-то момент понимаешь, что сейчас опять будет страшно. Очень. Да?
Сашка вцепилась скрюченными пальцами в колени – так, что сделалось больно.
– Нет. Фарит… пожалуйста.
Она поняла, что повторяет слова множества студентов, произнесенных до нее. Ничего не изменилось, она не может ни угрожать ему, ни шантажировать, ни торговаться, может только умолять,
