Идеальный и могучий был бы союзник, доведись преодолевать какие-то бюрократические рогатки. Кабаном сквозь камыши ломился бы. Но, вот беда, нет ситуации, где помогло бы его вмешательство. Общую эвакуацию населения с Талара ни за что не проведешь — даже у ларов не хватит сил и возможностей на столь масштабное предприятие, по крайней мере, в течение тех считанных недель, что остаются…
Одна-единственная возможность, шанс, вариант…
— А если поискать в Императорском архиве, — спросил Сварог.
Единственное хранилище информации, куда не способен проникнуть даже Элкон. Поскольку архив этот, защищенный сверх мыслимых пределов, существует исключительно в бумажном виде, без всякой электроники, и попасть туда могут только члены фамилии…
Элвар горько рассмеялся:
— Вот спасибочко, подсказали… Граф, я мозги не пропил окончательно. Я туда ходил еще две недели назад, перерыл все вверх дном. Ни строчки о Багряной Звезде. Вообще, скажу вам по секрету. Императорский архив помещается в одном-единственном невеликом зале и на три четверти состоит из сущего хлама. Нет там никаких полезных секретов… ну, по крайней мере, тех, что сейчас бы пригодились… Вот и получается, что на вас вся надежда. После всех свершений ваших… Вы ведь что-нибудь придумаете?
В глазах у него стояла такая мольба, что Сварогу стало стыдно и больно.
— Обязательно, — ваше высочество, — сказал он, вставая первым (что ничуть не противоречило здесь, на маскераде, обычному придворному этикету). — Непременно что-нибудь придумаю…
Отодвинул тяжелую портьеру, вышел и форменным образом побрел вдоль стены. Впервые за долгие, долгие годы ему хотелось плакать — от собственного унизительного бессилия. В голове крутились строки Асверуса:
Я встретил путника. Он шел из стран далеких
и мне сказал: Вдали, где вечность сторожит
пустыни тишину, среди песков глубоких
остаток статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень,
желанье заставлять весь мир себе служить.
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
те страсти, что могли столетья пережить.
Кто-то, видимо, знакомый, шагнул навстречу и попытался заговорить. Сварог прошел мимо, не поворачиваясь.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я — Озимандия, могучий царь царей!
взгляните на мои великие деянья,
владыки всех времен, всех стран и всех морей!»
Кругом нет ничего… глубокое молчанье…
Пустыня мертвая… И небеса над ней…
Он впервые в жизни оказался в совершеннейшем тупике. Раньше, и там, и здесь, как бы круто жизнь ни прихватывала, непременно впереди оказывалось местечко, куда можно рвануться всем телом, пусть и с нешуточным риском для жизни. Теперь был тупик. Идти просто-напросто некуда.
Точнее, ухватиться не за что. Никто ничего не знает, ни эти долбанные студенческие тайные братства, в которых состоит Леверлин, ни монахи. И те, и эти обладают кое-какими интересными секретами — но совершенно бесполезными в данную минуту. Ничего нет об этой багряной пакости и в привезенных Анрахом книгах. Ничего ни у кого нет.
Он неплохо знал Талар. И более всего бесила мысль, что где-то все же может таиться ключ к разгадке. Нельзя исключать, что где-нибудь в заплеснувших, траченых мышами, забытых за давностью лет архивах третьеразрядной разведки, а то и просто в дальнем углу заросшей паутиной библиотеки, куда сто лет не заходили потомки книгочея, может покоиться книга или бумага, как раз и содержащая ключ. Так может оказаться. Прецеденты известны. Но где искать? Неведомо…
— Командир!
Мелодичный женский голосок. Он остановился, поднял голову. Ну конечно. Томи, маркиза Лейт, ценный, несмотря на юные годы, сотрудник, крестьяночкой нарядилась: белоснежная рубаха с вышивкой, черный корсаж в золотой канители, красная пышная юбка колокольчиком, черные волосы распущены по плечам, как, собственно, незамужней крестьянке и не возбраняется. Драгоценности, конечно, для любой крестьянки — недостижимая мечта…
— Рад тебя видеть, — сказал Сварог, пытаясь стать беззаботным и вежливым. Вот уж на ней срывать дурное настроение никак не годилось. Особенно если учесть, что эта дуреха зачем-то втрескалась в него по уши, что ему было совершенно ни к чему, только жизненных сложностей добавляло.
— Командир, вы не пригласите меня на танец?
«И какого рожна я сюда приперся? — мелькнуло в голове Сварога. Можно подумать, других дел нет…»
— Конечно, Томи, — сказал он, протягивая ей руку.
Оркестр заиграл фарагуду — вот это, что называется, влип, угодивши на медленный танец, предписывающий некое подобие объятий, как в танго… Руки на талии девушки, ее ладони на плечах Сварога, все, как и надлежит — вот только будто бы невзначай придвинулась так, что он уже чувствовал ее грудь, неотрывно смотрела в глаза чересчур уж многозначительным взглядом.
Он без труда унюхал винный аромат, оценил раскрасневшиеся щеки и блестевшие глаза. Не пьяна, конечно, но бокальчиком явно не ограничилась.
— Знаете, мои родители познакомились на маскераде, — сказала Томи. — Побывали в уютных закоулках дворца, оба считали это мимолетным веселым приключением, но оба очень быстро поняли, что все совсем наоборот…
— Томи… — сказал он спокойно.
— Что?
— Так прижиматься невежливо. Против этикета.
— И ничего подобного, — сказала девушка, ничуть не отстранившись, глядя ему в глаза. — Посмотрите направо… или налево… Это на балу невежливо, а на маскераде очень даже допускается…
Покосившись вправо-влево, он вынужден был признать, что клятая девчонка права: там прелестницы прижимались к кавалерам и потеснее. Пора думать, как из всего этого выпутываться…
— Вы здесь один? Без спутницы?
— Один, — вынужден был сознаться Сварог.
— Это замечательно, — сообщила Томи. — Знали бы вы, как давно мне хотелось с вами побыть вот так, не на службе…
К его превеликому облегчению, фигуры танца потребовали разомкнуть объятия, и, не касаясь друг друга, отступив на пару шагов, проделать несколько неспешных пируэтов. Вот только потом все вернулось в прежнее состояние, и девушка прильнула к нему уже быстрее и увереннее.
«Ну на черта я тебе нужен? — мысленно возопил он. — Какого дьявола вообще в меня влюбляться? Меня совершенно не за что любить — королевскую морду, спецслужбистскую рожу, человека, который, очень похоже, ни одну женщину не способен любить по-настоящему, в поэтическом смысле… Будь ты обычной, ищущей мимолетных приключений, великосветской ветреницей, я бы, есть такой грех, не удержался, но в такой ситуации и пальцем тронуть не могу, как-никак ошметки принципов у меня остались…»
