после них с каждым разом становилось все сложнее. К вечеру растревоженная нога почти отказывалась шевелиться и будто бы горела огнем. Плечо беспокоило меньше, но забывать о себе не позволяло. Обращай Млада на это чуть больше внимания, идти совсем не смогла бы. Кровь из ран все же сочилась, хоть и вяло – это чувствовалось по тому, как намокают повязки. И оттого мало-помалу уходили силы.
Темнело скоро, как обычно это бывает осенью, уже переступившей равноденствие. Млада гнала себя дальше, пока в состоянии была видеть тропу в стороне. Но споткнувшись раз и другой о корни, задумалась о поиске места для ночлега. Она уже собралась было уйти дальше в лес, чтобы ее костра не было видно с дороги, как померещился между деревьев широкий просвет. Мелькнул и погас, будто светляк. Млада ускорила шаг, продолжая держаться в тени орешника.
Свечение стало ярче, лес поредел, а потом и вовсе сменился молодой, высотой едва в человеческий рост, сосновой да березовой порослью. Более высокие деревца сплошняком были вырублены – и теперь из земли торчали только тонкие, пахнущие смолой пеньки. Осторожно раздвигая ветки, Млада продралась сквозь перелесок и остановилась, когда перед взором развернулась во все стороны обширная, заросшая разнотравьем поляна. Ее даже можно было назвать лугом – потому как противоположная стена леса высилась далеко на юге, почти в версте отсюда. А между ними раскинулся пестреющий шатрами и палатками, точно горсть цветных камушков, лагерь. Границы его тонули во мгле поздних сумерек, что становились гуще с каждым мгновением. Доносился до слуха неразборчивый шум. Повсюду горели костры, маленькими темными фигурками сновали люди. Царящее там оживление напоминало какой-то праздник или гуляние.
Млада не могла точно разглядеть, кому принадлежит становище, как ни присматривалась. Но уже колыхнулась в голове догадка – почти уверенность – вельды. Хорошо они укрылись здесь, удобно. Река недалеко. Только странно, что ни разу никому не удалось найти столь обширного лагеря. Может, развернули они его здесь недавно? Хотя деревьев уже много на дрова извели.
Однако сколько на пригорке ни стой, а толку от этого будет мало. Хочешь – не хочешь, ближе подбираться надо. Млада окинула взглядом луг, выискивая путь, которым незаметно и достаточно легко можно было бы подойти к лагерю. Глядишь, рядом с ним придется провести весь следующий день, значит и кой-какое укрытие понадобится. Она так долго, как можно было, кралась молодым перелеском, достаточно близко подходящим к границе становища, пока шум не стал громче.
Оглядевшись, Млада вышла из укрытия, попыталась на ходу сосредоточиться, дабы оставаться для всех незаметной. Нужно только накинуть на себя будто бы невидимую завесу, скрадывающую от посторонних глаз, рассеивающую внимание. После долгих тренировок это всегда удавалось легко. А теперь стоило только обратиться внутрь себя, как снова боль перебивала нужный настрой.
От обуявшей ее досады Млада остановилась, глубоко и зло вдохнула воздух, щекотный от запаха разогретой на солнце за день травы.
Сзади послышались голоса и шуршание шагов. Млада присела, чуть согнув колени, оглянулась – дозорные. Четверо. Она тут же упала на живот в заросли созревшего репья и медленно, пятясь, постаралась отползти дальше, чтобы мужики не натолкнулись точнехонько на нее.
Скоро стало можно разобрать отдельные слова дозорных – и тогда Млада окончательно убедилась в том, что становище вельдское. Она чуть приподняла голову, чтобы разглядеть мужчин получше, но неловко шевельнулась, удерживая сползший на раненое плечо мешок. Показалось, слишком громко прошелестела трава, что-то треснуло. Смех и разговоры тут же стихли, будто обрубленные ножом. Млада припала к земле, чувствуя, как застучала кровь в висках. Дозорные приглушенно обменялись парой фраз, один, подняв факел повыше, двинулся в ее сторону.
Млада прикрыла глаза, пытаясь унять сверлящую боль в плече и ноге. И словно из вздрагивающего над раскаленным песком марева перед взором возникла фигура Песчаного Ворона.
«Раны не должны тебя беспокоить, даже если они будут. Но если ты станешь тенью, ран не будет никогда, ибо нельзя ранить бесплотного врага. Ты должна оставлять за пределами своего тела и разума все, что может тебе помешать. Ты – камень, который ничего не должно трогать, который не чувствует боли и переживаний. Но ты и песок, изменчивый и текучий. Который скользит сквозь пальцы и смешивается с бесчисленными песчинками в пустыне. Разве одна песчинка замечает другую?»
Млада сжала кулаки от злости на саму себя, на свою внезапную неуклюжесть. Разве она забыла все уроки? Разве перестала быть грюмнерэ? Той, которая может пройти перед носом самого бдительного стражника так, что тот не заметит ее и не услышит. Той, которая способна добраться до самой недоступной цели легче и быстрее, чем любой другой арияш.
Нужно только успокоиться…
Бухало сердце в ушах, но все тише и медленнее с каждым мгновением. По телу разливалась приятная, спокойная прохлада. Все вокруг менялось. Замирало в неподвижности застывшей капли смолы. Чувства обострились. Кажется, неподалеку пробежал какой-то зверь, чуть задев ветку. Ухнул в чаще филин. Сорванные с берез листья ворохом пролетели над головой и опустились в траву с мягким шелестом. Один скользнул по щеке.
Млада пыталась представить себя каплей в реке, солнечным лучом в дневном свете, пером в крыле птицы, летящей высоко в небе. Забылись боль, усталость и бессилие – потонули во всепоглощающей глубине и единстве окружающего ее плотного, будто кисель, ночного мира.
Шаги дозорного приблизились. Млада открыла глаза и положила ладонь на рукоять скрамасакса. Вельд остановился, наступив на край ее плаща – можно было хорошо разглядеть узор на его сапогах. Недоуменно он огляделся, беззвучно пошевелил губами, а потом обернулся на товарищей и крикнул:
– Кажись, нет никого!
– Ну и возвращайся тады…
Вельд, будто из упрямства, постоял еще немного и ушел.
Млада полежала недолго, пока дозорные совсем не скрылись в темноте. И только потом заметила, как онемели пальцы на рукояти ножа. Однако не стоило дожидаться, пока дозорные вернутся или пройдут другие. Она поднялась, надвинула глубже капюшон плаща и снова пошла к лагерю.
По дороге попадались еще дозорные, но ни один даже не поднял на Младу взгляда. Она без труда минула их, мягким шагом прошла вдоль ровных рядов вельдских шатров, маленьких, иногда кособоких – и больших, рассчитанных на значительную ватагу. Они будто бы лучами сходились к середине лагеря. Воины не обращали на нее никакого внимания, словно она была одной из них, хоть и отличалась разительно. Мужчины, все как один молодые и крепкие, сидели у костров, разговаривали и смеялись. Другие сновали кругом, но неосознанно обтекали Младу, как река –
