class="p1">Гвардейцы расступились в стороны, прижавшись к стенам, старательно не смотря на убитых однополчан. Мукариб с ключами подошел к двери, вставил ключ в замочную скважину.
— Альджар тебе все-таки любит, старик, — усмехнулся Эндерн, когда дверь приоткрылась и лицо обдало потоком свежего воздуха. — Не забудь помянуть меня в молитвах при случай.
— Тебе не искусить меня, иблис, — просипел ишан.
Эндерн жестко подтолкнул его в спину, принуждая подниматься. Последние ступени дались старику очень тяжело.
— Все на улицу! Ну! Без фокусов!
Мукарибы вышли по одному, осторожно пятясь в узкий дверной проем. На улице встали полукругом, нервно сжимая цевье мушкетов. Эндерн обвел их взглядом. В темноте маячили приближающиеся со стороны тюрьмы фонари. Видимо, мубаи-ракид пришел уже в себя или кто-то из пыточной поднял тревогу.
— Тебе не уйти, — процедил сквозь зубы один из мукарибов. — Сдавайся — сдохнешь быстро!
— Да хуй тебе!
Эндерн неожиданно швырнул старика на гвардейцев и рванулся в темноту. Кто-то попытался схватить его за руку. Оборотень вырвался, слепо отмахнулся, заехав кому-то эфесом сабли, и побежал на плац что было сил, петляя зигзагами. Сзади хлопнул ружейный выстрел. Затем еще один.
— Калак! КАЛАК! Алеад абд си!
Эндерн пробежал недалеко, как вдруг увидел выстраивающийся на плацу десяток мукарибов. Командовавший ими офицер в распахнутом мундире, указал в его сторону, выкрикнув команду. Ружья слаженно опустились наизготовку.
— Харик!
Грянул слитный залп.
Офицер разогнал пороховое облако, вгляделся во мрак.
Эндерн там не было. Он бежал к стене.
— Нак! — офицер ткнул пальцем и размахнулся саблей. — Мин беад си!
Мукарибы бросились вдогонку.
В темноте забил тревогу колокол.
С разных сторон загремели одиночные выстрелы.
Эндерн взлетел по ступеням, ведущим на стену, встретившись на середине со спускавшимся караульным. Мукариб попытался прицелиться на ходу, однако оборотень был уже слишком близко. Караульный замахнулся на него прикладом, Эндерн поднырнул под удар и столкнул гвардейца плечом вниз с лестницы. Над самой головой просвистела пуля и выбила каменную крошку. Где-то рядом просвистела еще одна.
Оборотень побежал дальше, перескакивая через две-три ступени за шаг.
Наверху поблизости никого не оказалось, но снизу гремели сапогами стягивающиеся во внутренний двор крепости, поднимающиеся по лестнице гвардейцы султана.
Вдруг сзади прогремел выстрел. Левый бок обожгло. Эндерн схватился за рану, но не остановился, несясь к восточной башне.
— Харик! — крикнули снизу.
Мушкетный залп выбил пыль и мелкую каменную крошку из зубцов стены.
— С-сука! — выругался Эндерн, отплевываясь.
До башни оставалось несколько шагов, когда путь преградил мукариб с ружьем наизготовку и нажал на спусковой крючок.
Курок щелкнул по крышке пороховой полки и… дал осечку.
Эндерн зарычал сквозь зубы, ускоряясь из последних сил, и с разгона вонзил саблю в живот запоздало выставившего мушкет для защиты мукариба так, что лезвие вышло из спины. Оттолкнул тело в сторону и, задыхаясь и шатаясь из стороны в сторону, подбежал к стене, с трудом залез на бойницу, едва не свалившись вниз.
— Стоять! — сбивчиво окрикнул зычный голос.
Эндерн настороженно обернулся, чувствуя спиной опасность, — в башню набивались гвардейцы, тычущие в сторону оборотня ружейными стволами.
— Руки, мразь! — скомандовал запыхавшийся офицер, размахивая саблей.
Оборотень, чуть ли не выплевывая легкие, медленно поднял дрожащие руки.
— У тебя один выбор: сдаться или вниз, к Эджи в сраку!
Эндерн осторожно посмотрел через плечо на острые скалы, о которые бились воды Ам-Альбаар. Взглянул на офицера.
— Ну, тварь⁈ — яростно прогремел офицер.
Оборотень издевательски ухмыльнулся, опустил правую руку, выставляя средний палец. А потом откинулся назад и сорвался со стены. Раздался дружный вздох потрясения.
Первым в себя пришел офицер. Опустил саблю и с опаской подступил к стене. Выглянул в бойницу, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме. Один из мукарибов поднес фонарь. Это несильно помогло. Потом подошли остальные, все еще слабо веря, что безумец действительно предпочел прыгнуть и сгинуть в безразличных ко всему водах Ам-Альбаар.
Мукарибы настолько увлеклись попытками разглядеть хоть что-то в темноте, что не заметили, как большой филин, бесшумно расправив крылья, взмыл над Тарак-Мутаби и полетел в сторону Белого города.
В ночном небе раздалось злое уханье, но никто его не услышал.
Андерс Энганс не без оснований считал себя невезучим человеком. Особенно в последнюю неделю. Когда на него ополчились сил Той Стороны, а сам он загремел в Тарак-Мутаби, Андерс решил, что хуже уже быть не может. Оказалось, может.
Судьба или дьяволы явно не наиздевались над ним вдоволь, поэтому вытащили его с бессмысленного, длящегося вторые сутки кряду допроса альму-сирий, но лишь затем, чтобы бросить в лапы Ложи.
А значит, настоящие пытки и допросы еще впереди. А после них одна дорога — в Турм, где его до конца дней ждет увлекательное времяпрепровождение за беседами с камнями, которые — что хуже всего — еще и отвечать начнут.
То, что ему не выбраться из этого огромного особняка, пленник понял сразу. Охранных сигилей и печатей не чувствовал, но не сомневался, что они есть. И что после этой золоченой клетки его ждет очередная вонючая конура — не сомневался тоже. Да и какой смысл? Куда бежать? В темноту, где ждет дьявол, оставивший его душу на закуску?
Остается только воспользоваться ситуацией на всю катушку.
Поэтому, когда плешивый толстяк втащил его на себе в кухню и усадил за стол, а потом, явно теряясь и не совсем понимая, где что и как все это делается, выставил какую-то остывшую еду, Андерс просто набросился на нее и начал жадно жрать, набивая тощее брюхо. А потом, когда толстяк ушел, оставив его одного, Андерс даже не рыпнулся, пытаясь нажраться впрок. Сожранного уже не отнимут.
После, спустя неизвестно сколько времени, толстяк вернулся и повел его в ванную комнату, где Андерса ждала горячая ванна, в которой тот сейчас и сидел, отмокал в полном одиночестве, блаженно закинув руки на края. Уж чего-чего, а лицемерного уважения к жертве у Ложи не отнимешь: даже если через минуту палачи запытают ее до смерти, то сперва зачитают все нарушенные права, намоют и смажут ароматным маслом, чтобы тушка в пыточной выглядела и пахла пристойно и не оскорбляла благородные носы и глазки господ магистров.
Сытость и расслабляющее ощущение покоя и умиротворенности настолько разморили, что Андерс задремал и увидел сон. Но снились ему не ставшие уже привычными кошмары, возвращающие на темный переулок к резне, к животному ужасу и огромной черной фигуре, возвышающейся над мертвым учителем. И не к отражающемуся в серебряных глазах пламени и не к паре провалов в Бездну, заполненных белесой мутью, в движении которой угадываются искореженные вечной мукой души грешников, запертых в ледяной пустоте.
Нет, Андерсу снились веселые и озорные купальщицы, беззастенчиво сверкающие обнаженными прелестями. Худенькие, подтянутые, стройные и приятно пухленькие, полненькие, мягонькие. С пышными, нежными, тяжелыми грудями и с маленькими, крепенькими грудками, умещающимися в ладони. Молочно-белые и смуглые. С мясистыми, широкими задами и аккуратными попками, от одного взгляда на которые в воображении просыпаются самые приятные мысли, отзывающиеся напряжением в паху. Купальщицы резвятся, плещутся, брызгаются горячей водой, звонко хохочут, балуются, ласкаются, самозабвенно и страстно целуются, сладко постанывая от удовольствия. Окружают его, жмутся к нему, трутся об него и выстраиваются в очередь, чтобы омыть его по-античному мужественное тело. Одна из купальщиц, самая смелая и дерзкая, прильнула к нему жадным ртом, провела кончиком языка по его груди, опускаясь по животу все ниже и ниже. Андерс заохал сквозь сон от предвкушения неземного наслаждения.
И разлепил глаза, несколько расстроенный и обиженный за то, что сон, как всегда, оборвался на самом интересном. Проморгался. Засомневался, не понимая, где находится, как здесь оказался, проснулся вообще или нет.
В ванной стояла белокожая, белокурая женщина. Та самая, что встретила его, когда портал выплюнул Андерса из-под потолка. На ней была лишь легкая голубая накидка до колен, настолько тонкая, что позволяла убедиться, что под ней на женщине ничего, абсолютно ничегошеньки нет.
Андерс потер глаза, плеснув на физиономию воды. Блондинка не растаяла и не исчезла. Она была реальна и материальна. И более того, подходила к ванне, призывно виляя бедрами и тихонько шлепая босыми ногами по кафелю.
