— Да, но, к сожалению, ваши юношеские годы ныне весьма далеко в прошлом, — оспорил претензии графа молодой и горячий Дюгарри, зингарец аквилонского происхождения.
Граф и вправду походил на мнительную жеманницу, стараясь скрыть свои морщины под белилами, румянами и пудрой. Пусть Ильескас и не отличался тучными телесами, как это происходит со многими в его лета, и рука у него была верная, но прежней подвижности и крепости ног он был уже лишен, и, что самое главное, его состояние, некогда огромное, неуклонно таяло, несмотря на все старания графа, о чем знали все, хотя сам граф молчал об этом как дохлая рыба.
— Не спорю, ваш буйный и скверный нрав известен всем. — Месьор Сибилио, высокий и плотный, обладатель роскошной окладистой серебряной бороды и золотой перевязи, начал торги. Говорил он крайне солидно, густым баритоном, и всем видом являл, казалось, образец зингарской чести и достоинства, кои в большей степени проявлялись разве только у Норонья. Впрочем, секрет золотой перевязи был прост: месьор занимался ростовщичеством, а при дворе имел скромную должность пажа.
Корабль должен взять под команду человек солидный, заслуженный и известный, не слишком молодой и не старец, но зрелый муж, — убедительно — как ему думалось — вещал Сибилио.
— Ваши-то делишки известны всем, это не великая тайна, — дерзко отвечал Дюгарри, теребя шикарный черный ус и сверкая черным жемчугом глаз.
— Молодой месьор чересчур дерзок, — прогудел Сибилио. — Разве может благородный месьор командовать королевским судном, поколе он столь невоздержан на язык? — апеллировал к собранию Сибилио.
— Лучше уж быть невоздержанным на язык, чем воздерживаться от честности, — отпарировал Дюгарри, изящно запахиваясь в алый плащ, демонстрируя тем самым свою отчужденность от Сибилио и ему подобных.
— Месьоры, спор наш принимает странный оборот, — воззвал к разошедшимся месьорам герцог Вильяс. — Зачем же не хотите вы, отбросив пред ликом превеликой опасности личные счеты, принять взвешенное с точки зрения логики здравое решение?
— Покуда старые ощипанные фазаны будут занимать лучшие места, нам не добиться ничего! — запальчиво заявил в ответ Дюгарри.
Граф Ильескас отнес это общее место на свой счет и доказал наличие у себя патриотических чувств.
— Все беды начались с тех пор, как ко двору стали допускать безродных иноземцев, — заметил он, явно намекая на аквилонское происхождение Дюгарри.
Аквилонцы и аргосцы, до того не вступавшие в спор хозяев, восприняли эти слова как вызов. Барон Полагмар был силен, но он вряд ли сразу осознал бы всю горечь подобного оскорбления, а вот боссонский барон Мийо, не отличавшийся подобной крепостью мускулов и умением обращаться с топором и рогатиной, зато сносно владеющий ламирой и красноречием, момента не упустил.
— Ваша родовитость, граф, нимало от сего не пострадала, — заметил он на последнюю реплику Ильескаса, — а вот свежей крови в вашей соленой водице явно не хватало.
Почувствовав поддержку, Дюгарри приосанился и хотел было высказать очередную дерзость, но тут его упредил аргосский градоначальник портового городка Вальбузо, Вьялли, по слухам, друг месьора Сотти, если у Сотти вообще могли быть друзья.
— Море само знает, кто более ему угоден. — Его неприятный, резкий, похожий на крик буревестника голос перекрыл все прочие возгласы готовых уже к потасовке придворных. Вьялли был высок, стрижен коротко и внешность имел совершенно пиратскую. Если бы не изысканный тонкий стиль одежды и умело подобранные дорогие украшения, ни один язык не рискнул бы назвать его месьором.
Итак, искомые слова были сказаны. Начатый королями за закрытыми дверями спор за морские просторы спустился сюда, в приемный зал, где собрались просители и холуи. Счастье, что встречались здесь и такие, кто просто служил.
В мачту ударила первая пиктская стрела. Была она черная, с кроваво-красной полосой вдоль древка. Перья из крыла какой-то черной птицы были приклеены к хвосту. Наконечник был из зуба крупного и, должно быть, страшного зверя. Стрелу пустил могучий воин: крепкий бук мачты был пробит не менее чем на три дюйма. Вызов был брошен.
Высокий Вьялли один только и мог дотянуться до застрявшей стрелы. Несмотря на внешность, рука у Вьялли была белая и холеная. Кисть аргосца напряглась, и длинные сильные пальцы, обхватив древко, потащили стрелу обратно, словно гвоздь. Разъятое звериным клыком дерево заскрипело и выпустило черное древко. Вьялли осмотрел стрелу, провел перстом по черному ее телу.
— Это не краска, — объявил он. — Это кровь. И, скорее всего, человечья. Насколько я знаю пиктов, они идут мстить.
— Мстить? За кого? — раздались вопросы без ответов.
На какой-то момент Вьялли удалось привлечь всеобщее внимание, и, пожелай он взять командование на себя, это могло бы у него легко получиться. Но градоначальник Вальбузо лишь усмехнулся криво и просто, даже с оттенком презрения, отвечал:
— Не знаю. Должно быть, им не слишком нравятся обводы сего корабля. А может быть, потеряли того, кто ныне набирает в бочонки воду.
Произнеся это, Вьялли застыл как изваяние, со стрелой в руке, глядя поверх голов на море, где словно стая акул резали хищными тупыми мордами мелкие волны пиктские челны. Их было не меньше сотни, а то и больше, и они настигали «Полночную звезду».
Но остальные придворные не поняли, куда смотрел аргосец. От подобных наглых слов оторопел поначалу даже Дюгарри, но заминка длилась недолго. Зингарцы оскорбились за корабль, аквилонцы — за короля. Заговорили все сразу, и никто не хотел слушать другого. А пиктские стрелы, пусть больше и не было столь далеких и метких выстрелов, уже царапали обшивку судна и стукались о щиты выстроившихся на корме гвардейцев. Конечно, костяной наконечник не мог пробить броню или щит, но те, кто хоть немного знал о пиктах, понимали, что почти в каждом клане найдутся стрелы и с металлическим — медным или бронзовым — жалом, а то и с железным. Таких стрел встречалось немного, но они были, и пикты их берегли, чтобы бить, когда подойдут поближе, наверняка.
Месьоры продолжали самозабвенный и бесполезный спор. Несмотря на рост, Вьялли как-то потерялся из вида. Выбравшись из плотной кучи собравшихся под мачтой, Вьялли призвал оруженосца и стал облачаться к бою под прикрытием надстройки.
Благородные месьоры, не последовав этому безусловно достойному примеру, продолжали осыпать друг друга плохо завуалированными оскорблениями. Даже дамы, поняв, что защиты от мужчин им не дождаться, послушались советов Гвидо, коего, как самого импозантного и наиболее опрятно выглядевшего среди моряков, Гонзало отрядил для исполнения подобной миссии.
