За его спиной мрак сгустился. Конан с интересом поглядел на его трофейный гирканский тул для стрел, притороченный наискось через спину, нагнулся, слепил снежок и бросил через голову лучника. Орм вздрогнул, уставился в ту сторону, где снежный ком шмякнулся в стену, и натянул лук.
– Ну что, рыжебородый, скажи «здравствуй» Водам Забвения, – произнес Конан, протянув у того над плечом руку и перерезав тетиву.
Со времени битвы в заброшенном поселке прошло два дня. Два дня непрерывных боев под стенами Венариума. Сапсан расхаживал, заложив руки за спину, по своему шатру, в котором столпились его командиры. Большинство из них были ранены, одежда на всех висела клочьями, доспехи изрублены, под глазами набрякли сизые мешки. Теперь трудно было отличить знатного пуантенского дворянина от бродяги-наемника из Нордхейма – все были одинаково измотаны и изранены.
– Господа командиры. – Голос Сапсана звучал слабо, сорванный в эти дни до последней крайности. Однако в шатре царила гробовая тишина, и его было слышно всем. – Если вы думаете, что только наши войска доведены до крайности и измотаны, вы глубоко ошибаетесь. Варвары точно так же, как и вы, валятся с ног от ран, голода и усталости. Гарнизон выстоял, выстояли и мы. Ни у аквилонской армии, ни у орды нет и капли сил, чтобы продолжать эту бойню. Будь у меня сейчас малая толика той армии, что так бездарно была погублена в горах, я бы гнал киммерийцев, как гусей, до самого Асгарда.
При этих словах многие аквилонцы потупили глаза. Сапсан тяжелым взглядом обвел ряды своих командиров, и остановил взор на Атли и Эйольве.
– Митра Победоносный! Атли, от тебя я ожидал большего. Прекрасно, что ты вернул нам отпрыска благородного рода, да возрадуется на стенах Венариума герцог Орантис, если он еще жив, но именно твоей сотни мечей сейчас и не хватает.
Тут старый командующий Северным Легионом хватил по бревну, служившему столом, кулаком с отнюдь не старческой силой:
– Какая нечисть пожрала мой резерв? Чаша весов колеблется, один решительный натиск, и мы отбросим обескровленный киммерийский рой, а вместо свежей сотни доблестных ваниров мои дозоры чуть ли не на руках вносят в лагерь полсотни визжащих от ужаса рыжебородых баб, половина которых обморожена и изранена так, словно бы сражалась со стадом драконов! Где мои воины, Атли? Где твои воины, прах побери такого командира дружины!
Атли, стиснув зубы, молчал. Он решительно не находил слов, как объяснить все то, что произошло между ним и Хорсой в пустоши, что стряслось с дюжиной его воинов в треклятом селении, откуда взялась буря, накрывшая его отряд на обратной дороге… он как наяву видел смерчи, обступившие его наемников, словно грозные хримтурсы пришли взять дань со своих нерадивых сынов… он, как и все, кто были с ним, был объят неземным ужасом, оцепенел, окостенел, сердце его заледенело и перестало биться… а когда смерчи вдруг колыхнулись, расступились и пропустили вперед бешеного киммерийского выродка, мало кто мог ему сопротивляться.
Всем им хотелось лишь лечь и умереть, чтобы не слышать гневных призрачных голосов, доносящихся из снежных вихрей, чтобы отпустил душу и тело цепкий холод. А киммериец, словно воплощение гнева Гигантов, зыбкой тенью порхал над сугробами, сея быструю смерть.
Когда его удалось отогнать, а окончательно деморализованный отряд устремился прочь из объятий пугающей бури, за их спинами раздавалось чавканье Хресвельга, грызущего кости десятка несчастных.
Тогда Атли полностью уверился, что имеет дело не с человеком, а с голодным духом пустошей. Его даже не брали стрелы. Лютый ветер относил их в стороны ЕЛИ же словно в насмешку швырял обратно в лучников, в то время как оружие мертвого Орма в руках мальчишки било насмерть, вопреки буре. Оставалось лишь смириться с волей Гигантов и бежать, бежать, проваливаясь по пояс в рыхлый снег.
Эйольв также мог кое-что порассказать аквилонцам о расправе, учиненной Конаном над грозным отрядом наемников, знаменитых от вод Западного моря до Кезанкийских гор. Однако паж яростно растирал обмороженные ладони и, стиснув зубы, молчал. Это было глупо, но он чувствовал вину за гибель ваниров – в конце концов, они отправились вызволять из плена именно его.
Так и не дождавшись ответа, Сапсан в сердцах помянул всех северных богов и, развернувшись на каблуках, принялся раздавать приказы:
– Передайте войскам – немедленно подготовиться к атаке. Всех раненых – в строй. Остальных оставим здесь, без всяческой охраны. Мне дорого каждое копье. Или мы погоним орду, или все поляжем под стенами крепости. Передайте дымом в Венариум сигнал – всеми силами гарнизону немедленно на вылазку. Эта сеча будет последней. Или мы, или они. Больше нельзя допустить ни одного штурма. Господа командиры, прошу к карте.
Завыли сигнальные трубы, раздался многоголосый вой в лагере киммерийцев, и началась самая кровавая за историю осады Венариума битва.
Сила отчаяния вселила в сердца аквилонцев надежду. Ворота крепости распахнулись, и поредевший Северный Легион, страж границ Королевства, вышел в поле. Орда заколыхалась, раздалась, стремясь крыльями охватить немногочисленное воинство порубежников, и тогда ударил Сапсан.
В центре шли, сомкнув щиты и выставив копья, дружинники Ванахейма. На флангах дружно врезались в ряды варваров аквилонские панцирники. Раненые шли во второй линии – совсем немногие остались в лагере, обреченно ожидая судьбы. Но то были лишь безнадежно покалеченные и обмороженные.
Ощетинившийся стальными иглами еж Легиона прорубался сквозь ряды киммерийцев, и гордо реяли над немногочисленным отрядом алые стяги с золочеными львами. И орда, обескровленная не меньше, чем воинство королевства, заколебалась и дрогнула.
Эйольв, облаченный в привычный кавалерийский доспех, дрался в рядах панцирников на правом фланге, стремясь ни на шаг не отстать от Сапсана. Сами боги были в те минуты на стороне аквилонцев – за ночь мороз крепко схватил предательский снег, создав великолепный плац для удара тяжелой конницы. Варвары, мастера одиночного боя, и грозные в бушующей стае, понятия не имели о воинском строе. Они раз за разом бились в несокрушимую стену щитов нордхеймцев и легионеров. Стена прогибалась, пятилась, но на место павших вставали раненые из второй линии, и фронт держался, стянув на себя основные киммерийские силы. А панцирные клинья получили возможность сделать то, что они умели лучше всех в обитаемом мире.
Два молота обрушились на фланги черноголовой орды. Не нарушая строя, побросав копья с нанизанными на них трупами варваров, аквилонские рыцари развернулись и, рубя длинными мечами, пошли сжимать железные объятия.
