Я чувствовала головокружение, но вскочила, схватив отломанную ножку стола. Одной рукой Этьен отирал кровь с глаз, а другой искал меч. Он снова не рассчитал скорость моей атаки, и ножка стола с силой обрушилась на его голову, содрав кожу с черепа. Кровь хлынула ему на лицо, он закрылся руками, а я продолжала осыпать его ударами. Он, полусогнутый, ослепший, пятился назад, пока не свалился на обломки стола.
— Боже, девушка, — простонал он, — ты убьешь меня?
— С легким сердцем! — расхохоталась я так, как никогда прежде не смеялась, и ударила его повыше уха, снова отбросив его на сломанный стол, с которого он с усилием пытался встать.
Стон сквозь слезы слетел с искаженных губ Этьена:
— Во имя бога, девушка, — молил он, слепо протягивая ко мне руки, — будь милосердна! Остановись во имя святых! Я не готов умереть!
Он старался встать на колени. Кровь, хлеставшая из разбитой головы, обагрила его одежду.
— Остановись, Агнес, — бормотал он. — Пощади меня, во имя бога!
Я колебалась, мрачно глядя на него, затем бросила в сторону свою дубинку.
— Живи, — сказала я с презрением. — Ты слишком ничтожен, чтобы пачкать о тебя руки. Убирайся!
Он попытался встать, но не смог.
— Мне не подняться, — простонал он. — Комната плывет, и в глазах темно. О Агнес, ты подарила мне горький поцелуй! Бог милосерден, но я умираю в грехе. Я смеялся над смертью, а теперь, когда она рядом, я боюсь. Ах, господи, мне страшно! Не оставляй меня, Агнес! Не дай мне умереть как собаке!
— С какой стати? — зло спросила я. — Я тебе доверяла, считала, что ты благороднее обычных людей, слушая твои лживые слова о рыцарстве и чести. Тьфу! Ты продал бы меня в рабство, которое отвратительнее, чем турецкий гарем.
— Знаю, — простонал он. — Моя душа чернее ночи, что надвигается на меня. Позови хозяина, пусть он приведет священника.
— Он уехал по своим делам, — ответила я. — Он прокрался через заднюю дверь и поскакал в сторону леса.
— Он поехал, чтобы выдать меня герцогу Аленсонскому, — прошептал Этьен. — Он все-таки узнал меня. Я действительно пропал.
Я догадалась, что это произошло из-за того, что в темноте я позвала Этьена по имени, — так хозяину стало известно настоящее имя моего фальшивого друга. Следовательно, если герцог арестует Этьена, это случится из-за моего непредумышленного предательства. Как большинство деревенских людей, я испытывала к знати только страх и недоверие.
— Я увезу тебя отсюда, — сказала я. — По моей воле даже собака не попадет в руки закона.
Я поспешила из таверны к конюшне. Неряхи-служанки уже не было: возможно, она тоже побежала в лес, если не была слишком пьяна, чтобы заметить что-нибудь. Я оседлала коня Этьена. Конь прядал ушами, грыз поводья и лягался, но я подвела его к двери. Войдя к Этьену, я увидела, что он действительно представляет собой страшное зрелище: весь в синяках и кровоподтеках, в рваном камзоле и рубашке, залитой кровью.
— Я привела твоего коня, — сказала я. — Потерпи, я тебя донесу.
— Ты не сможешь этого сделать, — запротестовал он, но я, не дослушав, взвалила его на плечи и понесла к коню. В самом деле, я передвигалась с трудом, потому что тело его совершенно обмякло, как мертвое. С огромными усилиями я положила его поперек седла и привязала.
Некоторое время я колебалась, не зная, куда отправиться. Наверное, он почувствовал мою нерешимость и проговорил:
— Скачи по дороге на запад, в Сен-Жиро. Там есть таверна в миле от города — «Красный вепрь». Хозяин таверны — мой друг.
За ночь, пока мы скакали на запад, я говорила мало. Мы никого не встретили на дороге, огороженной черными стенами леса и освещенной лишь бледными звездами. Мои руки стали липкими от крови Этьена, так как из-за скачки его многочисленные раны снова начали кровоточить, а сам он начал бредить, несвязно бормотать о временах и людях, неизвестных мне. Вскоре он стал перечислять имена, которые я слышала, — лордов, леди, солдат, разбойников и пиратов. Он, захлебываясь, шептал о темных делах, подлых преступлениях и странных геройских подвигах. Временами он пел отрывки из военных, застольных песен и непристойных баллад, любовную лирику, тараторил на незнакомых мне языках. С той ночи я проехала немало дорог, но эта скачка в лесу Сен-Жиро была незабываемой.
Когда я подъехала к таверне, о которой говорил Этьен, сквозь ветки деревьев забрезжил рассвет. Судя по строению, это была она, и я крикнула хозяина. На порог деревенский мальчик вышел в ночной сорочке, зевая и кулаками протирая заспанные глаза. Увидев огромного коня и всадника, залитого кровью, он оторопел от страха и удивления и шмыгнул за дверь. Через минуту наверху осторожно приоткрылось окно, из которого высунулся ночной колпак и дуло мощной аркебузы.
— Езжай своей дорогой, — сказал колпак, — мы не имеем дел с бандитами и убийцами.
— Здесь нет бандитов, — сердито ответила я, чувствуя усталость и нетерпение. — Это человек, на которого напали и чуть не убили. Если ты хозяин «Красного вепря», то это твой друг — Этьен Вильер из Аквитании.
— Этьен! — воскликнул хозяин. — Я сейчас спущусь. Почему ты не сказал, что это Этьен?
Окно захлопнулось, и послышались звуки бегущих по ступеням ног. Я спрыгнула с коня, подхватила падающее тело Этьена и положила его на землю. Хозяин и слуги бежали к нам с факелами.
Этьен лежал как мертвый. Лицо его было мертвенно-бледным там, где не было запачкано кровью, однако сердце билось нормально, и он был в полусознании.
— Кто это сделал, господи? — с ужасом спросил хозяин.
— Я, — коротко ответила я. Хозяин, бледный в свете факелов, перевел на меня взгляд.
— Боже милосердный! Юноша, который… Защити нас, святой Дионисий! Это женщина!
— Хватит болтать! — рассердилась я. — Отнеси его наверх и устрой в лучшей комнате.
— Н-н-но… — замямлил хозяин, все еще ошарашенный.
Я топнула ногой и обругала его, как всегда делаю в подобных случаях.
— Смерть дьявола и Иуды Искариота! — воскликнула я. — Ты позволишь своему другу умереть, пока глазеешь и пялишься на меня! Несите его! — я положила руку на кинжал на поясе, и слуги поспешно повиновались, косясь на меня так, словно я дочь самого дьявола.
— Этьен всегда здесь желанный гость, — пробормотал хозяин, — но дьяволица в штанах…
— Свои штаны ты дольше проносишь, если будешь меньше говорить и больше работать, — заверила я его, выхватив широкодульный пистолет из-за пояса одного из слуг, который был так напуган, что забыл о своем оружии. — Делай, как я говорю, и сегодня больше не будет убийств. Быстро!
