– Сходим, – пробурчал я и задумчиво потер подбородок.
Чего точно не хотелось – так это ложиться спать на голодный желудок. Да и сна не было ни в одном глазу, в поезде выспался.
Я запер дверь, спустился на второй этаж и прошел в ресторан. Людей в погруженном в полумрак зале было совсем немного, оркестр играл популярное в этом сезоне «Кукурузное танго», и кто-то даже танцевал. Я занял свободный стол у окна и попросил официанта принести двойную порцию ростбифа с гарниром из жареной картошки.
– Что будете пить?
– Чай. Черный.
К моему немалому удивлению, последовало уточнение:
– Индийский или африканский?
– Африканский, – решил я и добавил: – И еще принесите лимонный поссет. Высокий бокал.
– Хорошо.
Официант отправился передавать мои пожелания на кухню и в бар, а я с обреченным вздохом ослабил шейный платок и без особого интереса огляделся по сторонам. Еще не так давно посещение подобного заведения стало бы для меня настоящим событием, сейчас же просто хотелось поскорее поужинать и вернуться к себе. Раньше мне было интересно наблюдать за чужой роскошной жизнью, за дамами в вечерних платьях и напыщенными кавалерами, теперь это навевало одну лишь скуку.
Ничего удивительного: одиночество и скука, по обыкновению, идут рука об руку.
Очень скоро я начал жалеть, что заказал ростбиф, а не банальный стейк, но отменять заказ не стал. Понемногу потягивал чай и смотрел за окно. Вид из ресторана открывался на площадь императора Климента.
Наконец принесли ростбиф с гарниром, я в пять минут расправился с ужином, расплатился и поднялся в номер с бокалом лимонного поссета. Обычно молочный напиток со специями готовили с ромом или крепким элем, в этом случае их роль выполнял лимонный сок. Дурманить сознание алкоголем сегодня не стоило: вынужденное возвращение в Новый Вавилон и без того не лучшим образом сказалось на нервах, сердце было не на месте.
«Сердце не на месте»? – Я невольно улыбнулся этой мысли, но слишком уж нервной вышла улыбка, похожей на оскал. Попытался заставить себя успокоиться – не получилось.
Для одних я мертв, а для других сгинул без вести, но кто-то сумел проникнуть в мой секрет, и это заставляло ежиться от выматывающего ожидания удара в спину.
А так и с катушек слететь недолго.
Отперев номер, я слегка приоткрыл дверь, прислушался, принюхался – ничего. Но выговаривать себе за паранойю не стал: сожженный дирижабль плодом моего воображения не являлся. Меня хотели убить. Отчего-то эта мысль навалилась всей своей безысходностью именно сейчас.
Впрочем, ничего удивительного: убывающая луна, пропуск приема лекарств, возвращение в столицу…
Я поставил бокал с поссетом на стол, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Затем подступил к двери в номер Лили и аккуратно, чтобы ненароком не лязгнуть металлом, задвинул засов со своей стороны.
Поссет к этому времени уже остыл, но и так я с удовольствием отпил его и ушел на террасу. Уселся на плетеный стул, вытянул ноги и посмотрел на погруженный в сумерки Новый Вавилон, словно вернувшийся к отчему дому блудный сын. Аж слезы на глазах навернулись.
Но это все дым. Ностальгия никогда не донимала меня, старые добрые времена были, скорее, старыми недобрыми, да и здравый смысл подсказывал держаться от столицы как можно дальше.
Окончательно стемнело, над отелем зависла подернутая дымной пеленой половинка луны. Дома с островерхими крышами, башенками и шпилями выделялись на фоне неба однотонными силуэтами. Где-то светились прямоугольники окон, но большей частью старого города завладели сумерки. Так мне казалось. Из кресла газовые фонари на улицах были не видны, мешало ограждение, а подниматься на ноги не хотелось.
Я взглянул на соседний балкон, куда падал отсвет из окна номера Лилианы, и невесть с чего в голове мелькнула шальная мысль перебраться через невысокий бортик и тайком заглянуть в спальню Лили. Даже не стал рассматривать ее всерьез.
Допив поссет, я ушел в гостиную и только поставил на стол пустой бокал, как за спиной прозвучал мерзкий смешок. Нож оказался в руке сам собой, щелкнул титановый клинок, и я ударил в развороте – снизу вверх!
Беловолосый коротышка в распахнутом на груди зеленом камзоле зажал ладонью горло, выпучил глаза, забулькал и навзничь повалился на ковер. Откатился к стене гармошкой смятый цилиндр, судорожно задергавшаяся нога отбила короткую дробь ботинком с обрезанным носом, и лепрекон затих.
– Проклятье! – в голос выругался я. – Ты откуда взялся?!
Альбинос приподнялся на одном локте и скорчил рожу.
– Драть! – выругался он. – Я так старался! Мог бы сделать вид, что поверил! Мог бы погоревать о старом друге, которого ты… – коротышка жалостливо шмыгнул носом и резким движением провел по горлу отставленным в сторону большим пальцем, – собственноручно зарезал!
Ноги враз стали ватными, я опустился на стул, отложил нож и взглянул на левую ладонь. Перечертившая ее нить белого шрама никуда не делась.
– Эгей, малыш! – Лепрекон поднял с пола сплющенный цилиндр и водрузил его на голову. – Ты, часом, язык не проглотил, болезный?
– Ты полупрозрачный, – заявил я в ответ. – Через тебя проходит свет!
Газовые рожки в гостиной не горели, но проникавшее в окно лунное сияние позволяло разглядеть золоченый узор обоев за спиной лепрекона, а сам он казался каким-то тусклым, напоминая сотворенную с помощью дыма и зеркал иллюзию балаганного фокусника.
– Драть, тоже мне новость! – расхохотался коротышка. – Я же призрак! – Он поковырял пальцем в носу, вытер неровно обкусанный ноготь о штанину и задумчиво посмотрел в окно. – Или нет?
Вот уж кем лепрекон не являлся, так это призраком. Воображаемый друг детства был не просто порождением моего подсознания и таланта сиятельного, он являлся частью меня самого. Не альтер эго, нечто совсем другое. Воплощение моего проклятия, звериная ипостась.
– Какого дьявола?! – вскочил я на ноги. – Откуда тебя черти принесли?!
– Ты меня спрашиваешь?! – окрысился в ответ коротышка. – Это тебя спросить надо! – Он ловко заскочил на стул, перебрался с него на стол и, заложив руки за спину, прошелся по белоснежной скатерти. – Хотя ты – это я, и наоборот, поэтому не важно, кому из нас задавать такой вопрос. Факт остается фактом – ответа мы не знаем.
– Бред! – только и выдохнул я на это заявление.
– Тебе видней, – легко согласился со мной лепрекон и фыркнул: – Драть! Да ты сам с собой разговариваешь! Нехороший симптомчик! – Он снял крышку с жестяной банки из-под леденцов, вытащил оттуда пистолетный патрон, попытался надкусить пулю и с отвращением бросил обратно. – Невкусно!
