Заяц: Кас тау гайдис нелаймингас, а?! Жюрю аш: ир ту дар гивас! Кэйп ги тэйп, Волкявичяу?
Волкявичюс: Не пик, Зайцевэй, не пик. Лабас! Кррабас. Илгэй несиматеме.
Заяц: Илгэй, илгэй. Дауг клаусиму тау турю, как ты сам понимаешь.
Волкявичюс: Спррашивай, Зайцевей! Что знаю — может и скажу. А может и нет. Я ж такой — я по настрроению.
Заяц: Где я, Волкявичяу?
Волкявичюс: Забыл?
Заяц: А мы уже говорили? Я что? Сознание терял?
Волкявичюс: Может и террял. Тебя сюда зелёные прритащили. Ко мне. Я ж это… посрредник я, исивайздуок сау.
Заяц: Между кем и кем?
Волкявичюс: Между корнем и ветвями.
Заяц: А… слушай, у меня голову несёт и без твоих метафор. Можешь как волк зайцу объяснить? Как земляк земляку?
Волкявичюс: Ох, когда тебе надо ты и прро кррай рродной вспомнил!
Заяц: А ты какой-то другой, Волкявичяу? Забыл как я тебя отмазывал от срока? Сколько тебе там грозило? 8 лет? 10? «Земляк, земляк! Помоги, помоги!» Вот я тебе и возвращаю.
Волкявичюс: Теса таво, Зайцевей. Неко не падарриси — помогу, чем смогу. Я ж посрредник.
Заяц: Посредник! Как ты там сказал, ась? «Между корнем и ветвями»? Эт что значит?
Волкявичюс: Может погррызёшь чего для начала? Чтобы голову не несло, ка?
Заяц: Давай погрызу! Надеюсь не водоросля козерожья?
Волкявичюс: Чего? Ты что там — ишпротеяй? Вот принёс тебе — гаудик! (Бросил зайцу рюкзак).
Заяц: Кас чя? Смирда кэйп…
Волкявичюс: Смиррда, смиррда, ха ха ха! Да ничего там такого. Лепёшки и вода с источника — ты на цвет-то не смотрри! Она сил даёт — буси кэйп огуркас!
Заяц: Огуркас, огуркас! Хорошо бы огурцов да помидоров! Что в лепёшках?
Волкявичюс: Шпинатец твой любимый! Моррошка, клюква. Лягушки ррезанные.
Заяц: Лягушки?
Волкявичюс: Это дегенерративные лягушки. Они воооот такие! (Показал лапой размер лягушки). К нашим большим лягухам они отношение имеют… косвенное. Ты кушай, кушай, Зайцевей! Не шудо пиррагас тау кокс.
Заяц: Ну хорошо. Ачю тау!
Заяц поел лепёшки (зелёные, но вкусные), запил водой (коричневой и горькой).
Заяц: А там… градусов случайно нет?
Волкявичюс: А как ты догадался-то? Конечно есть — это ж я делал!
Заяц: А просто водичка найдётся?
Волкявичюс: Целое болото — всё для тебя!
Заяц: Значит мы на болотах? А запах-то!? Запаха нет.
Волкявичюс: Так мы дальше. К болотам тебя зелёные и не пустят. Мы на их земле. Тут и прравила их.
Заяц: Значит чуда-юды существуют? Мне не мерещилось?
Волкявичюс: Не знаю я, что тебе меррещилось, а что нет. На болотах… многое кажется. И многое бывает. Болота, они… они сами по себе. Это такая масса из которрой, что угодно выррасти может — вот, что угодно на земле. Это необычное болото. Супрратэй?
Заяц: Нет. Ты прямо ничего не говоришь! Вы ж, уголовники, ввиду избытка жизненного опыта, такие: прямо на вопросы отвечать уже не можете!
Волкявичюс: А вы, ментовские, любой ррразговорр в допррос пррреврратить хотите! Мы не на допрросе, Зайцевей! Я тебе срразу сказал, что я «такой»! Я по настрроению! Супрратэй, ка?
Заяц: Супратау, супратау! Я… не дозорный я! Уже. Я теперь сам… уголовник!
Волкявичюс: О кэйп! Что ж ты наделал?
Заяц: Ты вообще не в курсе? Что на другом берегу болота происходит ни ухом?
Волкявичюс: А я должен интерресоваться? Кодел?
Заяц: Как давно ты… на болотах?
Волкявичюс: Как давно я стал посрредником? Да лет 15 наверрно. Да, 16-ый год пошёл. Патс нятикю!
Заяц: А, вот оно как! Так ты тогда и ушёл?
Волкявичюс: Откупился и ушёл.
Заяц: И с тех пор ты тут?
Волкявичюс: Да.
Заяц: И дома не был?
Волкявичюс: Дома? Интеррнат в Малухе? Ты о чём, Зайцевей? У меня, отрродясь, дома не было. Дом я тут себе пострроил. Сам. Я тебе покажу потом… шалашик мой. Останешься — так и… тебе пострроим. Будешь мне кайминас. Самогонку гнать будем!
Заяц: С самогонкой ты подожди ещё! Мне бы…
Волкявичюс: Чего тебе?
Заяц: Да мне понять бы! Мне понять надо… понимаешь?! Где я, кто я, какие у меня… варианты, понимаешь? Аш ситуациёс саво супрасти не галю!
Волкявичюс: А что тут понимать-то, ка? Это… конец! Пабайга! Всё, можешь расслабиться и успокоиться! Отсюда не возврращаются! Ни-ког-да!
Заяц: То есть как… не возвращаются?!
Волкявичюс: А так! Не возврращаются и всё! Дрревний лес — долина смеррти. «Прросто так» сюда попасть нельзя. Случайностей… да их и на большой земле-то не бывает! Если есть у мудрреца какого список всех живых, тебя в этом списке больше нет. В этом будь уверрен.
Заяц: Долина смерти… Значит… всё кончено?
Волкявичюс: Нет! Почему же «всё»?! Я ж сказал тебе, Зайцевей: будем шалаш новый стрроить, самогонку гнать. Рррусалок искать. Тут есть чем заняться.
Заяц: Кто такие русалки?
Волкявичюс: Рразновидность зелёных. Они светятся. Как светлячки, только… подводные.
Заяц: А зачем их ловить?
Волкявичюс: На кэйп чя пасакит… Самец должен тянуться к пррекррасному!
Заяц: Вот как. А эти — зелёные — они что думают про твои… «инициативы»?
Волкявичюс: Они меня террпят. Я им нужен. Я ж посрредник!
Заяц: Эх… И чем ты занимаешься… как «посредник»?
Волкявичюс: Ничем.
Заяц: А ты понимаешь смысл свова «посредник»?
Волкявичюс: Не устрраивай мне экзамен, ладно? Я тебе сам экзамены устрррою! Посрредник — это таррпининкас!
Заяц: Но он должен чем-то заниматься — этот тарпининкас! Ты что между самогоном и туалетом посредничаешь, ась?
Волкявичюс: Ты не гррруби!
Заяц: Я не грррублю!
Волкявичюс: Гррубишь, гррубишь! Выпей-ка лучше ещё! И я с тобой выпью, раз такие дела у нас!
Заяц: Ну давай! Чем ещё заниматься в долине смерти?!
Волкявичюс: Прравильно! Мы с тобой теперь… посрредники!
Заяц: Эх…
«Полагаю, он сошёл с ума от одиночества. Давай уж и выпьем «раз такие дела у нас»…»
Заяц выпивал и закусывал лепёшками. Мало-помалу пьянел. Ел, но не мог наесться. Волк рассказывал о странной своей жизни с зелёными — вроде бы и не скрывал ничего, но истории его не связывались, как не вяжи. «Бред сумасшедшего», да и только.
«Может это болота так влияют на него? Может тут кругом одна наркота по воздуху витает? А может… может и я сойду с ума на третий день. Тут, как и в камере у дикобраза, и день, и ночь… слипаются в грязь болотную. И я к чему-нибудь прилипну. Прилипну и покатемся тогда, покатемся… только нас и видали! Может быть так оно и должно было закончиться. Куда мне теперь бежать?
Я утонул, и продолжаю тонуть. И нет больше ни чувств, ни мыслей. Нет? В самом деле нет? Пожалуй точно нет. По крайней мере нет ничего такого, чем я хотел бы поделиться. Вот так бывает. Несёшься к ней, несёшься на всех парах, а на ходу стишочки сочиняешь. Хочется сказать ей самые красивые слова на свете, что-то великое… слова, способные поднять волну, собрать тучи и дождём пролиться. И вот ты всё это варишь в голове своей и сердце, всё несёшься и несёшься. Падаешь, лапы стираешь. Голову разбиваешь. Сердце истощаешь. Приходишь к ней наконец — стоишь, молчишь — она проходит мимо, не узнаёт. А ты думаешь про себя «ну и ладно». Держишься за сердце, разбитый старик. Стихи ты ветрам подарил. Слова сильные разменял на мат — в дороге он оказался полезнее.
Ну и вот. Ни живой, ни мёртвый, сижу вот. Жру. Косею. Ничего не хочу. Всё-таки я… проиграл. А был ли шанс у меня? Я буду думать об этом годы, и когда-нибудь придумаю красивый ответ. Но сейчас и здесь я себя всё-таки пожалею:
Не было у меня шанса. Не было. Всё. Закончилась повесть о храбром зайце. Так и закончилась.»
II
Заяц напился до беспамятства. Пьяного, нестоящего на лапах, волк сопроводил его к шалашу. Внутрь не пустил — уложил на гамак рваный. «Всё сам, всё сам сделал!», хвалился Волкявичюс, открывающий своё царство зайцу. «Чтобы не говорил он, а ждал он этой возможности все 15 лет. Плёл гамак и слова готовил — «вот как сделал, посмотри!». Шалаш собирал и каждый день только о том и думал, как представлять его будет гостю! Потому и не пустил внутрь — не так он видел эту встречу. Не так хотел. Проклятое твоё одиночество. Проклятая долина смерти.»
