Томас застонал, бессердечие язычника ранило как нож. Едва не плача от жалости к себе, кое-как поднялся. Доспехи лежали горкой, полузарывшись от тяжести в оранжевый песок, от них все еще несло жаром знойного дня. Томас внезапно ощутил их неимоверную тяжесть, и остро позавидовал язычнику, чья волосатая грудь всегда распахнута как навстречу зною, так и прохладе.
Калика тут же бодро вскочил на ноги:
— Отдохнул? Тогда пойдем.
— Ночь же, — сказал Томас робко. — Заблудимся!
— По звездам, — подсказал Олег. — Финикийцы по звездам до Египта ездили.
— Я не какой-нибудь финикиец, — отрезал Томас с достоинством. — Я англ! Благородному рыцарю звезды знать без надобности.
— Почему?
— А твои финикийцы на что?
Олег помог напялить панцирь, Томас застегнул ремень, ощутил свои просыпающиеся мышцы. Щит и меч заняли свои места за широкими плечами. Политые лунным светом барханы снова поплыли по сторонам.
— Похоже, — пробормотал Томас в спину Олегу, — мне даже ад покажется раем... сэр калика. А что нас ждет там, в том мире?
Не оборачиваясь, Олег ответил угрюмо, с горечью, даже плечи опустил еще ниже:
— Это тьма, это...дочеловечность. Пусть даже там люди, пусть именно люди и сотворили! Не понимаешь?.. Да что там, я сам себя не всегда понимаю. А чуять не хочу, унизительно.
— Все равно не понял, — признался Томас. — Но ты ведь не боишься?
— Боюсь, — признался Олег. Он вздрогнул. — Ведь столько сил было потрачено, дабы вытащить человечество из этой тьмы, вечной ночи! Сколько светлых душ угасло... И тут снова нырнуть в сладостную тьму, ночь, где гаснет разум, а набирают торжествующе мощь тайные страхи, подспудные желания! Мы ведь еще не знаем дня, мы только-только увидели слабую полоску рассвета разума, где чуть заалел краешек земли! А позади страшная бесконечная ночь магии, колдовства, кровожадных богов, узаконенного зверства...
— Замолчи, — попросил Томас. — Я о самом главном: какие они, черти, что за оружие, строем ли дерутся или поодиночке, по чему их лучше лупить... а ты порешь какую-то хренятину!
Звезды едва успели рассыпаться по небосводу, как с востока посветлела полоска, вверх потекло алое, и Томас едва не заплакал при мысли, что его ожидает с восходом солнца. Когда полоска виднокрая заискрилась, словно горящая заготовка для меча, он к своему удивлению наткнулся на ямку среди песка, мокрого на два шага в любую сторону. Там клокотала вода, будто кипела. Томас тем не менее протянул руку, хотел зачерпнуть, губы пересохли как после попойки, но Олег оглянулся строгий и нахмуренный:
— Не пей. Козленком станешь.
— Что? — не понял Томас. — Каким козленком?
Калика буркнул:
— Это так говорится. Какой из тебя козленок? Такой козлище будет, что и верблюдов распугаешь до самых до окраин. Это гадкая вода, Томас. Здесь наружу пробиваются воды Стикса. Подземной реки мертвых, если слыхал... Здесь Александр Македонский, тоже был рыцарь хоть куда, напился, хоть и предупреждали. А он: я-де сам бог, меня египтяне признали за сына Амона, храброму никакой яд не страшен... Да забыл, что даже боги страшатся вод Стикса. Так что отбросил копыта, только левой ногой подергал. А войско вернулось...
Томас отступил, облизал пересохшие губы. Калика уже уходил, Томас побрел следом, а когда оглянулся, горы песка уже закрыли черный источник.
— Все ли знают? — спросил он. — Какой-нибудь дурень напьется... Не только же Македонским из него пить!
Калика отмахнулся:
— Не напьется...
— Почему?
— Еще год-два, и его засыплет. Думаешь, Македонский по барханам разгуливал? Здесь такие сады были...
Он отдалился, голос его звучал глухо в голове Томаса. В ушах стоял шум, кровь едва не кипела, стучала в виски, а своим хриплым дыханием он распугивал ящериц на полмили, а то и на милю. Сбоку что-то мелькнуло такое же оранжевое, как песок, он ощутил легкий толчок, бедро пронзила короткая боль, словно в голую ногу всадили длинную колючку, он раздраженно хлопнул там ладонью, ощутил мягкое, скользкое, даже холодное.
Наклонил голову, с тупым удивлением смотрел на свой кулак, откуда бешено хлестал во все стороны тонкий хвост, похожий на хвост ящерицы, только желтый, длинный. Железная ладонь раздавила несчастной голову, рука Томаса брезгливо дернулась как сама по себе, змейка отлетела за десяток шагов. Томас ругнулся, поспешно двинулся за каликой, тот уже огибает бархан, а в ноге быстро нарастало жжение, словно в ранку засунули стручок перца. Он начал хромать, нога быстро занемела, наконец сообразил, что змейка каким-то образом отыскала щелочку в доспехах, ее ядовитый зуб достал его живое тело, а сейчас яд уже вгрызается в его плоть.
— Олег... — просипел он. — Олег...
С пересохших губ слетел сиплый шепот. Оранжевые холмы стали раскачиваться как горбы бредущих верблюдов. Земля под ним задвигалась, будто стоял на палубе идущего к Константинополю корабля, или хуже того — сидел на горбу летящего по ущелью Змея. Пот, что заливал глаза, внезапно стал холодным как будто выступил уже на мертвеце.
— Олег...
Боль стегнула острее, в глазах залило красным, над миром опустился страшный багровый занавес. Грохот в черепе стал нестерпимым, железные молоты разламывали изнутри. Томас со стоном опустился на одно колено, постоял, собираясь подняться, но горячая земля под ним качнулась, он пытался удержать равновесие, наклонился в другую сторону, но почему-то во все стороны брызнуло оранжевым, железо противно заскрежетало по горячему песку.
Почти сразу же он ощутил, как его переворачивают, в глаза ослепительно полыхнул брызжущий белыми искрами диск, а в голове лопнула накаленная в огне каменная плита. Он застонал, услышал сквозь шум в ушах голос калики:
— Ты чего лежишь? Разлежался тут... Идти надо, а он лежит!
— Олег, — проговорил он с огромным усилием, ничего не видя из-за бьющего в глаза солнца. — Змея... Меня укусила змея..
Голос калики донесся будто из-за облаков, гулкий и рокочущий, больно бил по голове:
— Змея? Да откуда здесь змеи?
Томас прикрыл глаза ладонью. Сквозь растопыренные пальцы видел огромный силуэт, красные волосы сами двигаются как живые змеи, а калика навис как великан, грубо тормошил, ухватил за ногу, хрустнуло, скрежетнуло, будто голыми руками содрал или отогнул стальную пластинку. Присвистнул, Томас услышал в грохочущем голосе тревогу пополам с удивлением:
— Ничего себе... Это еще та змея!
Томас сделал усилие, чтобы не провалиться в забытье:
— Ка...кая?
— О, не простая, — в голосе калики было удовольствие, будто отыскал редкий цветок, что исполняет все желания. — Когда-то ими здесь кишело. Но как эта дожила, ума не приложу. Вороны, черепахи, но чтоб змеи... Говорят, еще попугаи долго живут. Гм, но не столько же...
