Моэнгхус оторвался от женщины и широко улыбнулся.
— Икурей еще жив,— сказал он.— Почему ты его не убил?
— Время... время...
— Ты пьян?
— Вином забвения... Все, что эта птичка дала мне...
— А... значит, ты все же научился забывать.
— Нет... не забывать. Спать.
— Тогда почему ты не убил его?
— Потому что этого хочет от меня он.
— Дунианин? Думаешь, это ловушка?
— Каждое его слово — ловушка. Каждый его взгляд — копье!
— Тогда каковы его намерения?
— Не дать мне добраться до его отца. Лишить меня моей ненависти. Предать...
— Но тебе только и надо убить Икурея. Убей его и свободно присоединишься к Священному воинству.
— Нет! Тут какой-то подвох! Что-то...
— Ты дурак.
Гнев заставил Найюра очнуться. Он поднял глаза и увидел тварь, сидящую на балюстраде прямо перед ним. Лысая голова блестела в свете звезд, перья были подобны черному шелку, а мир за ее спиной колыхался как дым.
— Птица! — вскричал он.— Демон!
Крохотное личико злобно глянуло на него. Свинцовые веки прикрыли глаза, словно демон дремал.
— Кийут,— сказала тварь,— где Икурей унизил тебя и твой народ. Отомсти за Кийут!
«Я о чем-то забываю...»
Как несуществующее может быть? Как оно может существовать?
Каждый свазонд — ухмылка мертвеца. Каждая ночь — объятия мертвой женщины.
Проходили дни, и Найюр все пытался измерить глубину пропасти, окружавшей его. Конфас и его нансурцы были первостепенной заботой — или должны были ею быть. Пройас дал в подчинение скюльвенду баронов Тирнема и Санумниса с почти четырьмя сотнями рыцарями, а также пятьдесят восемь выживших солдат его старого шайгекского отряда. Как все Люди Бивня, они были закаленными бойцами, но даже не пытались скрывать недовольство тем, что им приходится остаться.
— Вините в этом нансурцев,— сказал им Найюр.— Вините Конфаса.
Нансурцев, которых они охраняли, было намного больше, и Найюру нужна была вся злость его солдат.
Когда барон Санумнис высказывал свои сомнения, Найюр напоминал ему, что эти люди намеревались предать Священное воинство и что никто не знает, когда прибудут имперские корабли.
— Они могут задавить нас числом,— говорил он.— Поэтому мы должны лишить их воли.
Конечно, свои истинные мотивы он не выдавал. Эти люди предпочли дунианину Икурея Конфаса... Прежде чем убить хозяина, надо посадить на цепь пса.
Вдоль стен Джокты был разбит жалкий лагерь — достаточно далеко от Ораса, чтобы побольше солдат были заняты доставкой воды. Прекрасно сознавая организацию имперской армии, Найюр отделил старых воинов — триезиев, «трояков», как их называли,— от молодых. Офицеров разместили в отдельном лагере. Учитывая вражду между кавалеристами, по большей части принадлежавшими к благородным семействам, и простыми пехотинцами, Найюр рассредоточил кидрухилей среди солдат. Он приказал своим конрийцам распространять слухи о том, что Конфас рыдал в своих покоях, что офицеры взбунтовались, узнав о том, что их рацион не отличается от рациона рядовых. Подобные слухи разлагают любую армию. Они отвлекают людей, пребывающих в праздности, и тащат на дно правду, лежащую на поверхности.
Найюр запретил Конфасу и сорока двум воинам из его ближайшего окружения покидать город, что соответствовало условиям плена. Он запретил им все контакты с солдатами — по очейид-ным причинам. Поскольку простое заточение вызвало бы бунт, он позволил племяннику императора вести себя свободно, но только в пределах Джокты. Он поступил так, хотя был одержим идеей уничтожить этого человека.
Он понимал, почему Келлхус желал смерти Конфаса — дунианин не терпел соперников. Также он понимал, почему Келлхус выбрал на роль убийцы именно его. Конечно же, ведь этот дикарь сразил Льва! Разве он не скюльвенд? Разве он не помнит о Кий-уте?
Понимание этого терзало Найюра, Если единственная цель Келлхуса — смерть Моэнгхуса, то главной его заботой должно быть сохранение Священного воинства. Зачем же тогда убивать Конфаса? Вполне достаточно просто убрать его с поля игры, как это и сделано. И зачем использовать Найюра для прикрытия, когда последствия — развязанная война с империей — не имеют отношения к предстоящему завоеванию Шайме?
И тут до Найюра дошло... Другого пути не было. Дунианин смотрел дальше Священной войны. Дальше Шайме. А смотреть дальше Шайме — значит смотреть дальше Моэнгхуса.
Люди окутывают свои действия бесчисленными истолкованиями и предположениями. Они не могут иначе, ибо всегда жаждут смысла. Найюр считал этот поход охотой, в которой недруги объединились ради преследования общего сильнейшего врага. Их задача виделась ему стрелой, посланной во тьму. Какие бы сомнения ни терзали его, он всегда возвращался к этой мысли. Но теперь... Теперь все это казалось ошейником, разными концами которого были Моэнгхус и Келлхус, отец и сын, а он, Найюр урс Скиоата, застегивал его на шее мира. Рабский ошейник.
«Забываю... о чем-то...»
Он внимательно изучал Тирнема и Санумниса. Он быстро понял, что барон Тирнем очень глуп и думает лишь о том, как ублажить свое брюхо и нагулять жирок, потерянный в Карасканде. Санумнис, напротив, был умен и неразговорчив. Похоже, он пользовался необъяснимым, но очевидным авторитетом у своего тучного соотечественника. Он был наблюдателем.
Имели ли они тайный приказ, предписывающий, кому из них принимать решения? Это объяснило бы тот факт, что Тирнем подчинялся Санумнису, а тот наблюдал. И каким будет наказание за убийство племянника нансурского императора? За нарушение торжественной клятвы Воина-Пророка?
«Меня послали совершить самоубийство».
От этой мысли Найюр расхохотался. Неудивительно, что Пройас так нервничал, передавая ему приказ дунианина убить Конфаса.
То, что к Найюру приставили адепта, лишь подтверждало опасения. Его звали Саурнемми, он был молодой посвященный, одержимый и страдающий хроническим кашлем. Он прибыл через день после Конфаса вместе с чародеем высокого ранга Инрумми, который почему-то быстро уехал, осмотрев покои своего ученика. Как сказал Найюру старший колдун, Саурнемми обеспечит его связь со Священным воинством.
Мальчик, говорил этот напыщенный дурак, должен спать до полудня каждый день, чтобы они могли общаться посредством
колдовских снов. То есть Саурнемми, другими словами, станет глазами дунианина в Джокте.
Бездна! Куда ни обернись — безумная, бездонная бездна!
Подстегнутый присутствием Саурнемми, Найюр приказал Тир-нему созвать Конфаса и его штаб в зале Прошений Донжона — цитадели, где Найюр устроил свою штаб-квартиру. Он приказал юному колдуну внимательно осмотреть пленников с балкона. Затем, как только экзальт-генерал и его люди собрались, Найюр вышел прямо к ним, жестко вглядываясь в их лица и с удовольствием глядя на то, как они бледнели. Нансурцы — такая предсказуемая мразь! Очень отважны, когда их много и они вооружены, но без войска и оружия превращаются в сущих овец.
