— Вот на это я согласен!
* * *
Рано утром красочная кавалькада выступила из-за городских стен. В охоте принимали участие самые знатные вельможи, и каждый из них стремился превзойти других убранством своего коня и великолепием оружия. Упряжь лошадей блистала золотом и серебром так же, как ножны мечей и кинжалов. Шляпы всадников, украшенные перьями, издалека походили на оживший цветник, над которым порхали сказочные птицы.
Кинара Робада, который ехал на великолепном сером в яблоках жеребце, окружали молодые придворные, веселые и беспечные юноши — цвет илурской молодежи. Они сдерживали рвущихся вперед скакунов, чтобы ненароком не обогнать кинара, что считалось верхом неприличия. Как только они миновали ворота, Робад с радостью пустил коня галопом и поскакал навстречу свежему ветру. Всего несколько дней назад он въезжал в Илурат безвестным юношей. Как удивительно изменилась его жизнь! Он кинар, и ему подвластна вся эта плодородная страна, раскинувшаяся между высокими горами. Неужели он был когда-то грязным голодным рабом, которого истязал жестокий хозяин? Или это был сон? А может быть, ему снится эта охота, и этот конь, который так легко несет его к синим горам, и этот красочный эскорт, что несется за ним следом с гиканьем и смехом, веселящим сердце?
Охота должна была проходить на берегу реки, где в густых камышах и небольшом болотистом лесу водилось множество кабанов. Влажная земля под деревьями и вокруг кустов была сплошь изрыта и истоптана их острыми копытцами. Ловчие обнаружили в леске несколько общих логовищ, где животные проводили весь день до вечера, а также несколько ям, вырытых секачами, в которых матерые самцы в гордом одиночестве предавались дневному отдыху. Собственно, именно они и интересовали охотников. Убить такого зверя непросто, ведь он смертельно опасен, особенно если ранен или разозлен. Огромные загнутые клыки секача запросто могут распороть живот коню или нанести страшную рану человеку. Впрочем, и обремененная поросятами кабаниха, защищая потомство, становится не менее грозной в своей ярости, а ее зубы, хотя и не такие длинные, как у секачей, вполне могут перекусить руку незадачливому охотнику.
Луг, протянувшийся вдоль полосы леса, расцветился яркими красками и наполнился криками людей, лаем собак, ржанием лошадей и особыми, вызывающими радость и волнение, клекочущими звуками рожков ловчих, которые углубились в лес, откуда должны были выгнать кабанов на открытое пространство. Всадники, возбужденные предвкушаемой опасностью и удовольствием, рассыпались по лугу, ожидая, когда появятся звери.
Вскоре со стороны реки донеслось хрюканье и визг потревоженных животных. Зашевелились кусты, и оттуда показались кабаны. Собаки сразу же бросились на них, хватая за уши и задние ноги и задерживая до тех пор, пока охотники, подскакав ближе, не убивали добычу, почти в упор выпуская стрелы.
Робад с нетерпением следил за кабанами, высматривая такого зверя, с которым не стыдно было сразиться. Ему не терпелось испытать себя на этой охоте. Кулл преподал ему несколько уроков стрельбы из лука, и он, старательно упражняясь в течение их долгого путешествия из Зарфхааны в Илурат, преуспел в этом искусстве даже больше, чем во владении мечом. Он заметил в отдалении большого черно-бурого секача, который выскочил из кустов на залитый солнцем луг, остановился и подслеповато стал оглядываться, выбирая, куда бежать. К нему бросились две собаки. Робад хлестнул коня и поскакал наперерез зверю, на ходу натягивая лук. Кабан, увидев летевших к нему с заливистым лаем собак и приближавшегося всадника, бросился от них прочь. Собаки попробовали его остановить, но одна, сбитая с ног, отлетела от него кубарем, отчаянно визжа, а другую он просто-напросто смял.
Робад выстрелил, и ему показалось, что он попал. И правда, стрела впилась кабану в ухо, он встал, неуклюже развернулся и, ощетинив загривок, бросился навстречу преследователю. Робад выхватил из колчана еще одну стрелу и, натянув до отказа тетиву, выстрелил почти в упор, но стрела отскочила от шкуры животного, как будто кабана охраняло заклятие. На самом деле спину и бока матерого секача покрывал толстый слой засохшей грязи и древесной смолы, которые, нарастая год за годом, превратились в непробиваемую корку. Свалить его можно было только выстрелом в глаз или под ухо, но для этого требовалась особая меткость или везение.
Кабан стремительно приближался. Робад попробовал отвернуть коня, чтобы зверь пролетел мимо, да конь и сам шарахнулся в сторону, но недостаточно быстро — в бок ему вонзились страшные клыки секача. Жеребец заржал и рухнул, придавив седока. Разозленный кабан попробовал ударить коня еще раз, но тот, пытаясь встать, брыкнул задней ногой и поддел зверя копытом так, что он, визжа, отлетел в сторону, однако почти сейчас же вскочил и снова приготовился напасть.
Робад изо всех сил старался высвободить ногу, а к нему на выручку со всех сторон уже спешили всадники с натянутыми луками. Те, кто был уверен, что не заденет кинара, выпустили стрелы, но ни один не нанес зверю серьезной раны.
Налитые кровью маленькие глазки кабана остановились на лежавшем человеке. Секач наклонил голову, визгливо хрюкнул и бросился на него. Робад закрыл глаза, ожидая смертельного удара, но вдруг что-то просвистело у него над головой. Кабан, который был совсем близко, споткнулся, завертелся на месте и упал замертво. В глазу у него торчала стрела.
К Робаду подбежали и освободили ему ногу. Он встал и, прихрамывая, пошел туда, откуда прилетела стрела.
— Кто стрелял последний? Кто застрелил кабана? — спрашивал он всех, кто попадался навстречу.
— Кинар, вот кто стрелял! — крикнул один из всадников и указал пальцем на чернобородого человека, который торопливо закидывал лук за спину.
Робад подошел к нему и протянул руку. Тот спрыгнул с коня и нехотя подал свою, отводя взгляд.
— Отличный выстрел! — Робад пожал ему руку. — Как тебя зовут?
Чернобородый знаком показал, что не может говорить. Кинар понял его жест и улыбнулся:
— Спасибо, друг, ты спас мне жизнь!
* * *
Кинар Робад, проведя во дворце несколько дней, почувствовал себя в нем, как в тюрьме. Его угнетала необходимость следовать раз и навсегда установленным правилам поведения и распорядку дня, расписанному по делениям на солнечных и водяных часах, претили оказываемые ему почести, когда утром и вечером его спальню заполняли самые знатные вельможи, которые считали честью поднести ему штаны или рубашку. Он уставал от постоянного пребывания на людях и невозможности побыть в одиночестве, тяготился долгими трапезами, когда ему подавалось множество блюд, из которых он съедал только одно или два. Ему надоело, что за ним всегда следовали пажи, а при его приближении стража, грохоча доспехами и оружием, отдавала честь. О том, чтобы запросто пройтись по городу, не вызывая столпотворения народа, не могло быть и речи. Но больше всего Робада раздражали споры с советником Маргом, который постоянно подчеркивал, что он лучше знает, как обстоят дела в Илурате, и поэтому его правление единственно правильное и справедливое.
