— Неужто марала Дед прет? — шепотом спросил Текс. Однако Дед каким-то образом услышал это:
— Да какой такой марал? Серый разбойник в беду попал, — сказал он, с облегчением скидывая с плеч один конец импровизированных носилок. И только подойдя вплотную, мы разглядели, что на этих носилках лежал волк — огромный и серо-черный. Было видно, что туловище у него перетянуто какой-то тряпицей. Док протянул руку потрогать, но Дед предостерег:
— Не замай… он еще так тяпнуть может — без руки останешься, — и Док руку поспешно отдернул.
— А вас что ж он не тронул?
— Дык че ж он трогать-то меня будет, коли я ему помогаю. Он умный, понимат добро!
— Он что, в капкан попал?
— Да какой там капкан, косолапому он попался, вот и весь капкан. А тот ему и распорол брюхо-то.
И только тут мы увидели, что из-под окровавленной тряпицы — дедовой рубашки! — выступает раздутый и какой-то багрово-кровавый кишечник. Волк хрипло дышал, и лапы его слегка подергивались.
— Да он же умирает, — сказал Док, — если еще не умер!
— Не… не умер. Я ему кровь заговорил, больше не течет. Ежели вы пособите — успеем донести. Собак-то я и отправил за вами для этого. Одному мне было не успеть. Ну, взяли, взяли…
И друзья, подхватив с двух концов носилки с необычной ношей, понесли их к лесной избушке.
Дорога много времени не заняла. Назад шли уже знакомыми местами, да и дедок поспешал впереди, показывая, где лучше пройти и как поудобнее ступить. Несмотря на ношу, дорогу до избушки мы прошли чуть ли не в два раза быстрее. Выйдя на поляну, Кэп с Тексом — они как раз несли носилки — направились было к избушке, но Дед скомандовал:
— Не туды робя, не туды, — и махнул рукой куда-то за домик. Носильщики послушно свернули, а дедушка уже суетился у небольшого строения вроде землянки, наполовину врытой в высящийся за избушкой косогор. Пока поднесли носилки, хозяин успел широко распахнуть низенькую дверцу:
— Заноси, заноси… так… осторожно… ставьте.
И ребята опустили носилки посреди небольшого — метра три на три — сарайчика.
— Ну, все, спасибочки за подмогу! Теперя я не дам волчине помереть. Ступайте на речку, сполоснитесь, а то взопрели, поди?
Кэп с Тексом послушно вышли из сарайчика, а Док взмолился:
— Дедушка, разреши, я останусь, помогу… я же врач!
— Лекарь… это хорошо, однако ступай, паря, ступай… я один… ты не помощник мне здеся.
— Деда, не гони, — взмолился Док, — дай хоть посмотреть, как ты лечить будешь!
Дед испытующе уставился на него, потом махнул рукой:
— А, ладноть, останься. Только, чур, уговор. Садись в уголок и нишкни! В столб соляной превратись, чтоб ни звука, ни движения от тебя, а то спортишь мне все дело. Утерпишь? — пытливо уставился на него Дед, на что Док усердно закивал головой, мол, утерплю! — и устроился на небольшом березовом чурбачке, что стоял, как по заказу, в самом углу.
Дедок же, отвернувшись от Дока, принялся за дело. Для начала он бесцеремонно свалил волка с носилок, от чего тот шумно хакнул горлом, а лапы его довольно увесисто ударились о землю. Потом Дед грубо содрал грязную «повязку» с тела зверя, и часть кишечника вывернулась прямо на дощатый пол сарайчика. После этого он пристроил зверя так, чтоб вся обширная рана была хорошо видна, и, бросившись к маленьким узким полкам, снял с одной из них плоскую банку. Запустив в нее руку, он что-то вытащил в зажатом кулаке. Далее Дед протянул руку над раной, разжал кулак и стал потихоньку дуть на ладонь. Док разглядел, как мельчайший порошок, срываясь с дедовой ладони, невесомым облачком медленно оседал на шерсть, края раны и кишки волка. Так он сделал несколько раз… Потом небрежно запихал все петли волчьего кишечника в живот, встал на колени и стал что-то тихонько и довольно быстро говорить, глядя куда-то в угол. Док, приглядевшись, увидел там грубо вырезанное на коротком стволе дерева лицо какого-то идола. Временами Дед напевал, временами переходил на плавную и напевную речь, в которой Док понимал лишь отдельные слова: «…Сварг… хозяин Алатырь-камня, яви… силу свою и сотвори жизнь… Брату твоему меньшему так, как ты сварганил когда то… Бел-горюч камень… Мать сыра земля! Уйми ты всякую гадину нечистую от приворота и лихого дела!.. Дай силы и вдохни жизнь созданию… живому…». Так продолжалось минут десять, а потом дедок повернулся к телу волка и положил ладони прямо на рану, как бы прикрывая ее. При этом он начал издавал звуки, напоминающие горловое пение народов Севера. Это был монотонный, то низкий, то более высокий и немного хрипловатый звук. Казалось, его издает сам воздух, стены комнатенки. Звук вибрировал, заполняя и комнату, и голову Дока, от чего тот потихоньку стал впадать в сонноподобный транс… Потом он разглядел, как ладони Деда дрогнули и поползли вниз по ране… Вот тут-то Док и очнулся, ибо увидел, что на том месте, где была рана… Ее больше не было! Там был рубец!!! Узрев такое чудо, Док даже дышать перестал. А когда Дед довел ладони до другого конца раны, Док понял, что вся она превратилась в грубый рубец, казавшийся в полумраке почти черным.
Тут Дед что-то громко и гортанно выкрикнул, распрямился, несколько секунд стоял, слегка покачиваясь, а потом рухнул лицом вниз, прямо к подножию идола. Док вскочил и наклонился над стариком… Но тот, повернув голову и сверкнув глазами, коротко и отчетливо бросил:
— Подь отсель! — И Док, будто его толкнула какая-то сила, попятился, нащупывая рукой дверку, и вывалился прямо в высокую траву, что росла у самого порога. Там Док посидел немного, чувствуя внезапно навалившуюся, непонятно откуда взявшуюся усталость, все-таки поднялся и, огибая избенку, побрел к ручью, бормоча невесть откуда всплывшие строки:
Рычат исступленные трубы,
Рокочут рыдания струн,
Оскалив кровавые зубы,
Хохочет безумный Перун!..
Выйдя из-за избушки, Док глянул в ее оконце и, не обнаружив там друзей, поплелся к ручью. Путь через поляну показался ему вечностью. Никогда, даже после тяжеленной физической работы, он не ощущал себя таким… немощным. Док плелся и плелся, переставляя ноги, как будто он шел на лыжах, почти не отрывая ног от земли. Казалось, что все его суставы развинтились, и ему приходилось мысленно контролировать свои ноги — вот одна… поставил… вот другая… стоит. Док боялся упасть и не подняться. Сил почему-то не было, совсем не было. В голове крутилась вялая мысль:
— Чего ж ты удивляешься, Док? Голова твоя садовая… дедушка-то колдун, вот он и забрал все силы. И свои, и чужие.
Потом Док стал думать про небо. Почему его не видно? Почему кругом такая серость, весь такой долгий вечер, только серость и серость? Так он потихоньку добрел до края обрыва, где внизу в каменной теснине протекал ручей. До воды было метров тридцать. Спускаться пришлось бы по крутой тропке, что петляла между здоровенных камней. Прямо у края Док плюхнулся на землю и, свесив ноги с обрыва, стал разглядывать Кэпа с Тексом. Они сидели рядышком на невысоком валуне, болтая босыми ногами в воде, и о чем-то увлеченно беседовали, причем Текс, по своей всегдашней привычке, весьма активно жестикулировал. Гитара сиротливо лежала на песке…
