— Но зачем?!
— Давайте все же в другой раз!
— Как угодно…. Да, совсем забыл. У вас не найдется немного патронов к «Смит-Вессону»? Я свои, извольте видеть, уже расстрелял…
— Возьмите у убитых, — посоветовал Дмитрий, делая Федору знак, чтобы тот перекинул врачу одну из пачек с револьверными патронами.
— Что, простите?
— Рядом с вами чертова прорва мертвых текинцев. Большинство из них с винтовками. Наверняка есть и патроны. Кстати, казачки, это всех касается!
— Да мы уж и так подобрали что можно, — прогудел таманец, высказывавший прежде доктору за его сквернословие. — Иначе бы и не продержались до сей поры. Свои-то еще когда по расстреляли….
— Потери есть?
— Как не быть. Лазаря Моисеенко подстрелили, супостаты, да Ванька Кочар вот-вот богу душу отдаст. Ишо трое раненых, но они покуда держатся. Даже Ефим Дудка.
— А что с ним?
— Дык поранили его в такое место, что теперь, прости господи, к бабам совсем немочно, однако ж винтарь не бросил до сих пор и палил справно…
— Чего ты там брешешь, бисов сын? — из последних сил возмутился еле живой Дудка, услышав неприглядную характеристику своего ранения. — Я ещё до твоей жинки ходить буду!
Несмотря на всеобщую усталость, перепалка случившаяся между двумя казаками вызвала у присутствующих улыбки. Немного повеселев, люди стали обмениваться короткими фразами. Те, у кого сохранились патроны или вода стали делиться ими с товарищами. Доктор, выглянув из-за своего камня, заметил лежащего неподалеку мертвого текинца, ружье которого валялось совсем рядом. Опустившись на землю, он пополз к нему по-пластунски и скоро завладел берданкой убитого. От обычных винтовок она отличалась лишь ложем, обильно украшенным серебром. Очевидно, это был трофей павшего джигита, переделанный мервскими или асхабадскими мастерами по вкусу нового хозяина.
— Доктор, вы бы лучше нашим раненым помощь оказали, — заметил Будищев, от которого не укрылись маневры Студитского.
— Сейчас они снова полезут, и будет не до перевязок, — нервно заметил врач, обшаривая мертвого.
Судя по всему, поиски огнеприпасов увенчались успехом, и скоро воинственный последователь Гиппократа вернулся на свое место и принялся ободрять боевых товарищей, говоря им, что уж теперь они точно отобьются.
— Сколко у вас ест патрон? — неожиданно спросил молчавший до сих пор фон Левенштерн.
— Почти два десятка, — первым отозвался Студитский и весело добавил: — Еще повоюем!
Как выяснилось, у казаков дело обстояло немногим лучше. У кого три десятка, у кого с полсотни, но так или иначе большая часть боезапаса оказалась истрачена.
— Будищев, а вы почему молчите?
— Есть трохи для сэбэ, — спокойно ответил моряк.
— С такой запас мы есть не можем драться, — решительно заявил курляндец.
— Это как? — мрачно поинтересовался ближайший к уряднику казак, подозрительно поглядывая на немца.
— Вы непонимайт…
— Понимаем, что тут не понять! — с явной угрозой в голосе сказал таманец, деловито загнав патрон в патронник.
Впоследствии никто точно не помнил, точно ли Левенштерн предлагал сдаться на милость текинцев, или же остальные охотники просто не поняли своего командира, которого, к слову, недолюбливали за презрительное отношение к нижним чинам и немецкую спесь. Но теперь люди смотрели на него как на врага, готовые в любой момент пустить в ход оружие и решить вопрос кардинально. В этот момент ситуацию спас Студитский.
— Вот что, братцы, — как ни в чем ни бывало заявил он, — ежели подняться на тот пригорок, так можно славно пострелять по текинцам. Пусть половина здесь остается с ранеными, а я с остальными там засяду. И если эти, так их, опять полезут…
Просторечное выражение, свойственное больше каким-нибудь биндюжникам или золоторотцам профессий, что даже обычно невозмутимый Будищев ухмыльнулся, а неодобрительно относившиеся к мату во время боя казаки снова поморщились, будто от зубной боли. В этот момент свистнула пуля и, высунувший на свою беду голову доктор со стоном присел, зажимая ухо.
— Ну вот, накликали на себя беду! — сокрушенно заметил приказный.
— Это ничего, — неожиданно жизнерадостно отозвался из своего убежища Студитский. — Прицел худо взяли, сукины дети. Вот я бы им…
Очередная пуля шлепнула совсем рядом, обдав врача каменной крошкой и заставив снова пригнуться.
— Кажись, начинается, — опасливо втянув голову в плечи, протянул Шматов. — Сейчас полезут!
Спину мне прикрывай, — буркнул в ответ Будищев, целясь из «Шарпса» по приближающимся текинцам.
Сухо щелкнул выстрел и ближайший из них вскочил как ужаленный и, крутнувшись волчком, свалился оземь. Снова со всех сторон загрохотали выстрелы, но теперь русские экономили патроны, ведя огонь только наверняка. Нападавшие как будто почуяли, что у их противников кончаются огнеприпасы, и стали еще больше наседать. Дмитрий, боезапас которого был далек от исчерпания, продолжал вести огонь, отдуваясь за весь их отряд. Время от времени он менял позицию, но враги уже сообразили, кто представляет собой главную опасность и палили по нему из всех стволов. Становилось все жарче, но оказавшийся волею судьбы посреди пустыни моряк, казалось, не обращал на это внимания. Неприятельские пули то и дело свистели рядом, а одна из них даже оборвала ему погон, но он продолжал стрелять в ответ, поражая одного противника за другим.
Все же нескольким джигитам удалось подобраться к нему на такое близкое расстояние, что, казалось, протяни руку и схватишь. Обнажив сабли, они дружно кинулись на столь досадившего им кондуктора, намереваясь изрубить того на куски, но неожиданно в дело вступил Федор. Несмотря на мудреную и оттого не слишком надежную конструкцию револьвер системы «Галан» имел преимущество перед обычным «Смит-Вессоном» в том, что был самовзводным.
Выхватив из кобуры свое оружие, Шматов направил ствол в сторону текинцев и нажимал и нажимал на спуск, пока в барабане не кончились патроны. Первому из нападавших досталось две пули, второму одна, третий сам отскочил от греха в сторону, решив, что неверный слишком часто стреляет. Но четвертый оказался покрепче характером и, выйдя вперед, уже занес свой клинок над оказавшимся безоружным Федькой, но Дмитрий недолго думая, выхватил свой кортик и метнул его в противника. Узкое и острое как бритва лезвие легко проткнуло ватный халат туркмена, и тот упал, обливаясь кровью.
— Спасибо, Граф, — облизав разом пересохшие губы, прошептал денщик, но тот его не расслышал.
Противостояние между горсткой казаков и их куда более многочисленных противников продолжалось уже более шести часов. Несмотря на огромные потери, нанесенные нападавшим, те и не думали отступать. Возможно, текинцы хотели поквитаться за павших товарищей, а может, их просто взбесило упорное сопротивление охотников. Огнеприпасы практически закончились, и даже у Будищева оставалось лишь пару десятков патронов к винтовке. Но хуже всего для измученных жаждой людей было отсутствие воды.
Казалось, что конец уже близко, ибо какую бы доблесть не проявили охотники, но перевес со стороны обитателей пустыни оставался слишком высок. Ещё немного и они прорвутся к казакам, после чего дело решится в яростной сабельной сече, но тут Шматов в очередной раз полез в подсумок, но вместо патронных пачек из плотного картона извлек наружу несколько каких-то продолговатых брусков, в которых Будищев с удивлением признал динамитные шашки. Сил удивляться уже не осталось, а потому он просто спросил, с трудом шевеля пересохшими губами:
— Ты чего молчал, что они у нас есть?
— Так ты не спрашивал, — прохрипел тот в ответ.
К счастью, нашлись не только шашки, но и огнепроводный шнур и фосфорные спички, после чего смертоносные гостинцы один за другим полетели в сторону нападавших. Несколько взрывов, прогремевших в самой гуще атакующих текинцев, оказались последней каплей. Такого издевательства над своей психикой они вынести уже не смогли, и спешно попрыгав в седла бросились врассыпную, от оказавшихся столь кусачими русских.
