«Осадка… Осадка…», — вполголоса повторяли в толпе непонятное слово. Оно прошелестело над толпой как ропот осеннего ветра. Что это такое, никто из Лидочкиных одноклассников не знал. Потом настал момент, когда все просто застыли в немой сцене, зачарованно наблюдая, как медленно и неумолимо, но уже вполне различимо невооруженным взглядом, кренится набок кирпичная труба.
— Мне мамка говорила, что на ледяной корке жить сложно, но можно, — излагал свое видение ситуации незнакомый старшеклассник. — Так мы и живем. Но если мерзлота раскиснет, всем нам крышка.
Спасатели оставили попытки что-либо спасать и просто огородили территорию яркой полосатой лентой. Лиду же вывел из оцепенения рывок под локоть и знакомый сердитый голос:
— Куда наладилась, непутевая?
Дядя Боря выдернул Лидочку из толпы и передал стоящей рядом классной руководительнице. Придя поутру в полупустые классы, учителя быстро смекнули, что к чему, и пришли отлавливать прогульщиков из самого эпицентра событий. Их выудили из толпы, построили и препроводили в школу, как колонну малолетних преступников. Мало кто из детей сомневался: их ждет отменная головомойка, но когда к ним, построенным в шеренгу в актовом зале для разноса, уже вышла директриса, земля содрогнулась. Труба, наконец, обрушилась.
Последующие три недели прошли как в бреду. Многие взрослые, сильные мужчины уходили на ликвидацию аварии, как уходят на фронт. Без слез, без надрыва, зная, что от исхода этого противостояния зависят жизни всех. Павел Александрович появлялся дома от силы пару раз в неделю, а в остальные дни Лидочка видела отца, только когда относила ему на работу горячие обеды.
Но одного энтузиазма было мало: в отрезанном от большой земли городе предстояло найти оптимальное решение и отыскать все необходимые материалы и оборудование для ликвидации самой опасной в истории города аварии. Искали везде: в порту, на заброшенном комбинате, на лесопилке и в гаражах городской автоколонны. Впоследствии все, и даже специалисты с большой земли, сошлись во мнении, что невозможно за три недели разработать проект, сварить конструкции и восстановить покореженный старый фундамент. Но к концу второй декады октября, когда снег укутал землю, и с севера к городу уже рвался леденящий арктический воздух, городская котельная вновь заработала в штатном режиме, выбрасывая в небо дым и копоть через новую металлическую трубу. Опасность гибели города на время отступила.
Пришла зима, а вместе с ней и полярная ночь. Словно в насмешку над людскими страхами, она оказалась одной из последних морозных зим, к которым издавна привычны в этих краях. К началу декабря установились лютые морозы — неделя за неделей ниже -40ºС. Иногда градусник и вовсе отказывался показывать температуру — красная жидкость пряталась в круглую колбочку, как улитка в свой домик.
Занятия в школе то отменяли, то, испугавшись, что дети не смогут нагнать пропущенное, снова возобновляли. Каждое утро, уходя на работу, отец брал с собой пакет с объедками и по дороге кормил птиц. Так делали многие люди, и озверевшие от холода птицы дрались за заледеневшие крошки. Но это мало помогало, и каждое утро на снегу появлялись их окоченевшие трупы. Заиндевевшие, укутанные до самых глаз дворники собирали их как мусор, но назавтра пернатые трупики появлялись вновь.
Глава 2. Накануне завтрашнего дня
Уж миновал лучший день в году. Первое июня — свобода! Лидочка вприпрыжку бежала к дому, перескакивая через лужи и увязая в кучах последнего грязного, ноздреватого снега. А дома ее ждал сюрприз.
В новой школе, сбросив непосильное бремя «каково-это-быть-дочерью-завуча», Лида ощутила облегчение и стала одной из лучших учениц. Хорошая учеба, а у нее не то что троек, да и четверок-то почти не было, олимпиада по математике, родители на хорошем счету… И вот, свершилось, Лида Метёлкина оказалась в числе счастливчиков, получивших путевки в речной круиз.
Через несколько недель, когда лето вступит в свои права, она отправится в плавание аж до самого Красноярска! Сказал бы ей кто об этом месяц назад — сама бы не поверила.
*****
Завтра… Лидочке даже не верилось. Завтра она отправляется в круиз. Но в бочке меда оказалась ложка дегтя — ну, скажите, кто это выдумал: назначить отплытие теплохода на семь часов утра?! Неужели те, кто составляет расписания, не понимают, как это ужасно, чудовищно неудобно?! Но уж так в нашей стране заведено: отправление в семь… и скажите спасибо, что не в шесть утра. А несчастные пассажиры обречены подниматься ни свет ни заря, выползать в полусонном состоянии из дома и ехать на вокзал, пристань или в аэропорт.
Лиде предстояло подняться в пять. Строгая мама потребовала, чтобы дочь легла в девять. И как же все-таки тяжело быть ребенком…
Под вечер к ним заглянул дядя Боря.
— Вот… — прокряхтел он, вытаскивая из сумки бинокль, — возьми. У каждого речного волка обязательно должен быть такой. Сможешь рассматривать встречные корабли, берега… Интересно, крест Ермаковский стоит до сих пор?! Увидишь…
— Хватит ребенку голову морочить, ей завтра рано вставать! — дежурно напустилась мать на дядю Борю. — А ты чего расселась? Марш в постель!
Лида нехотя разобрала кровать и легла. Вошла мать и проворными, нервными руками задернула плотные солнцезащитные шторы — атрибут практически каждой городской квартиры. В комнате сгустился уютный полумрак. Лида некоторое время лежала, прислушиваясь к голосам за стеной, и постепенно заснула.
*****
Она проснулась, когда короткая часовая стрелка подошла к цифре два. Но почему голоса за стеной звучат так громко?! Разговаривали двое: отец и дядя Боря.
— Слушай, Паш… Что-то происходит… В Городе творится что-то нехорошее.
— Если бы ты почаще бывал трезвым, — наставительно сказал отец, судя по голосу, к этому времени уже изрядно поднабравшийся, — ты бы знал, что «нехорошее» творится у нас уже лет тридцать.
— Да я не про жизнь… с ней все ясно. Что-то происходит с самими нашими местами: с землей, с водой… Что-то сдвинулось.
— А ты слышал, на украинской мове «место» может означать «город»?
— Не слышал, — отмахнулся дядя Боря. — Я же тебе рассказывал, места наши непростые… ох, непростые. Странные. Они человека испытывают.
— Слышал я твои сказки, и не один раз. Давай об этом в другой раз: и про стык тектонических плит, и про древнее море, что некогда плескалось от Города до самого Урала.
— Но мерзлота-то деградирует, уж этого ты не можешь отрицать. И глобальным потеплением этого не объяснить — у нас не настолько потеплело. Не может быть?! Но мерзлота плывет. Я слышал, что не так давно даже появилась новая наука — криотектоника.
— Классно… А что это?
— Не знаю, насколько все будет классно. Вот ты, Паш, думаешь, что все обойдется, само собой рассосется? Думаешь, несколько домишек перекосит, дорогу поведет, потом мы это отремонтируем и все успокоится?
— Не знаю я, что будет, я не Господь Бог. Да только все это будет уже без меня. Как-то будет, а мы к тому времени будем далеко.
— А если все наши представления ошибочны? Эта наука новая, она ведь про что… Вот если мерзлая порода оттает, что будет?
— Осадка. Термокарст.
— А глобально? То, что сейчас: бугры пучения и термокарст — это наша земля еще шалит по-маленькому… Представь, что целые геологические пласты начнут терять устойчивость, придут в движение миллионы и миллионы тонн грунта… Вот протаяла где-нибудь на глубине прослойка мерзлой породы, образовалась поверхность скольжения — тут и до оползней недалеко! А может, и криогенные землетрясения пойдут. Выстоит ли тогда Город? Чую, будет нам тогда ай-ай-ай! И кто знает, какими еще феноменальными явлениями могут сопровождаться подобные процессы?
— Бред! Боря, поостерегись, по-моему, к тебе подкрадывается белочка!
— Не пужай! Я хоть и глубоко пьющий, но все же слегка интеллектуальный человек! — отмахнулся от предостережения Борис.
— Большинство ученых соглашались с тем, что если все будет идти как идет, мерзлота простоит еще многие десятки, если не сотни лет. Вспомни физику восьмого класса: повышение температуры среды выше ноля вовсе не гарантирует таяние льда. А чтобы растопить миллионы тонн мерзлого грунта, нужна огромная энергия, сопоставимая с энергией космических процессов. Ее нет!
