— Ты мой сын, Тэрл Кэбот.
— Да, я — Тэрл Кэбот, — сказал я.
— Я твой отец, — сказал он.
Мы обменялись рукопожатием, и этот привычный жест успокоил меня. Я был удивлен тем, что безоговорочно поверил тому, что этот человек не только землянин, но и мой пропавший отец.
— Как мать? — спросил он.
— Умерла уже много лет назад.
— Из всех них я любил ее больше всего, — сказал он, повернулся и отошел к стене, чтобы скрыть свое потрясение от этого известия. Я не хотел сочувствовать ему, но не смог сдержаться, за что разозлился на себя. Разве он не бросил меня и мою мать? И как просто сказал он «из всех них», кто бы они не были! Я не хотел знать этого.
Но, не смотря на все это, мне захотелось подойти к нему, взять его за руку, коснуться его. Я чувствовал родство с ним, с его горем. Глаза мои затуманились. Во мне поднялось что-то, какие-то болезненные воспоминания, до сих пор молчавшие — воспоминания о женщине, которую я едва помнил, ее красивое лицо, руки, успокаивающие проснувшегося среди ночи ребенка. И кроме ее лица я вспомнил еще одно.
— Отец, — сказал я.
Он выпрямился, пошел навстречу мне через комнату. Невозможно было сказать, плакал он или нет. В глазах его была горечь и печаль, и мои жесткие чувства смягчились. Глядя в них я с радостью понял, что есть хотя бы один человек, любящий меня.
— Сын мой, — сказал он.
Мы встретились на середине комнаты и обнялись. Я плакал, и он тоже, и мы не стыдились друг друга. Позднее я узнал, что и в этом мире сильные люди могут переживать, и что лицемерная хладнокровность тут, как и в моем мире, не в почете.
Наконец, мы разжали руки.
— Она будет последней, — сказал он. — Я не имел права позволять ей любить меня.
Я промолчал.
Он почувствовал мои мысли и сказал:
— Спасибо за подарок, Тэрл Кэбот.
Я удивился.
— Пригоршня земли, — сказал он — пригоршня моей родины.
Я кивнул, не желая отвечать ему.
Я хотел, чтобы он сам рассказал мне о тысячах неведомых мне вещей, раскрыл все тайны.
— Ты голоден, — сказал он.
— Я хочу знать, где я, и что я здесь делаю.
— Конечно, но сначала ты должен поесть. — Он улыбнулся. — Когда ты утолишь свой голод, я поговорю с тобой.
Он дважды хлопнул в ладоши, и панель снова отошла в сторону. К моему удивлению в комнату вошла девушка, немного моложе меня, с белокурыми волосами, в безрукавке из сшитых диагональю полос ткани и короткой — выше колен — юбке. Она была босиком. Когда ее глаза встретились с моими, я увидел, что они голубые. Единственным ее украшением была светлая металлическая полоска, которую она носила как воротник. Она вышла так же быстро, как и вошла.
— Ты можешь получить ее вечером, если захочешь, — сказал отец, едва обратив на нее внимание.
Я не совсем понял, что он имел в виду, но сказал «нет».
По настоянию отца, я стал поглощать пищу, не отрывая от нее глаз, едва чувствуя вкус еды, простой, но превосходной. Она напоминала дичь, а не мясо домашнего животного, и была поджарена на костре. Хлеб был еще теплым, фрукты — виноград и что-то еще — были свежими и холодными как горный снег. Вино тоже было великолепным. Позже я узнал, что оно называется ка-ла-на. Пока я ел и после еды, мой отец рассказывал мне:
— Мир этот называется Гор. На всех языках планеты это слово означает Домашний Камень. — Он остановился, заметив мое удивление. — Домашний Камень — повторил он. — Именно так. В селах этого мира каждая хижина возводилась вокруг плоского камня, помещенного в центре круглого цилиндра. На нем вырезался родовой знак и он назывался домашним камнем. Это был, вообще говоря, символ суверенности, и каждый крестьянин в своей хижине был суверенен.
— Позже, — продолжал отец. — Домашние Камни появились у деревень, а впоследствии и у городов. В деревне Домашний Камень помещался обычно на рынке, а в городе — на вершине самой высокой башни. Естественно, со временем он приобрел мистический символ и стал возбуждать те же чувства, что земляне испытывают при виде своего знамени.
Отец встал и зашагал по комнате. Глаза его странно блестели. Конечно, причиной было сказание о Домашнем Камне Гора, чьи корни затерялись в веках, которое говорило о том, что домашние камни должны стоять, ибо это дело чести, а честь уважается во всех законах.
— Эти камни, — продолжал отец, — различны по цвету и размерам, многие из них украшены сложной резьбой. Некоторые большие города имеют Домашние Камни небольшого размера, но невероятной древности, сохранившиеся с того времени, когда город был просто деревней или гордым замком.
Отец остановился возле узкого окна и взглянул на холмы.
Помолчав он заговорил снова:
— Место, где человек устанавливал Домашний Камень, по закону считалось его собственностью. Хорошие же земли защищались мечами сильнейших землевладельцев местности.
— Мечами? — спросил я.
— Да, — сказал отец, как будто в этом не было ничего невероятного, и улыбнулся: — Тебе еще много придется узнать о Горе. Существует, если можно так выразиться, иерархия Домашних Камней, и два воина, которые перережут друг другу глотку за клочок плодородной земли, будут сражаться бок о бок не на жизнь, а на смерть, в бою за Домашний Камень их деревни или города, где они живут.
Как-нибудь я покажу тебе свой собственный Домашний Камень. В нем есть пригоршня земли, которую я принес с собой, придя в этот мир, — давным-давно. — Он пристально посмотрел на меня. — Я сохраню и ту пригоршню, которую принес ты. Когда-нибудь она будет твоей, — глаза его затуманились. — Если ты сумеешь заслужить Домашний Камень.
Я встал, глядя на него.
Он отвернулся и как бы погрузился в мысли.
— Мечта каждого завоевателя или государственного деятеля — заполучить Главный Домашний Камень планеты, — помолчав, продолжил он, не глядя на меня. — Говорят, такой камень есть, но он хранится в священном месте и является источником силы Царствующих Жрецов.
— А кто это такие?
Отец тревожно взглянул на меня, будто он сказал больше, чем хотел. Мы оба замолчали.
— Да, — сказал он наконец. — Я должен рассказать тебе о Царствующих Жрецах. — Он улыбнулся. — Но позволь мне рассказать об этом в свое время, чтобы ты лучше понял. — Мы снова сели за стол и отец спокойно и обстоятельно рассказал мне всю историю.
Рассказывая, отец часто называл Гор двойником, позаимствовав название у пифагорийцев, первыми высказавших мнение о существовании такой планеты. Странно, что наше солнце на языке Гора называется Лар-Торвис, что означает Центральный Огонь, другое пифагорийское выражение, использовавшееся, правда, не для солнца, а для другой планеты. Чаще солнце называют Тор-ту-Гор, что означает Свет над Домашним Камнем. Позже я узнал, что существует секта, поклоняющаяся солнцу, но численность ее была незначительна по сравнению с теми, кто поклонялся Царствующим Жрецам, которые, кем бы они ни были, стяжали славу богов. В сущности, они стали наиболее древними божествами Гора, и во время опасности молитва, обращенная к ним, могла слететь с уст даже храбрейшего человека.
