— Вот ты как заговорила! — рассмеялся вдруг Арригон. — Теперь ты за богов решаешь!
— За богов не надо решать, они сами лучше нашего знают… — отозвалась Рейтамира. — Прости мне дерзость, господин, но хочу спросить: как ты полагаешь жить со мною дальше?
— Уходить нам с тобой надо, — сказал Арригон просто. — Вот завтра и пойдем. Вещей у нас тут немного, брать с собою почти что и нечего…
— Я пошла бы за тобой хоть на край света, господин, да найдется ли такое место, где нас примут? — проговорила Рейтамира совсем тихо. — Сдается мне, отовсюду станут нас гнать, решат, что приносим беду…
— А мы не пойдем к людям, — сказал Арригон. — Больно сдались они нам!
В эту ночь они легли спать вместе и, обнявшись, долго шептались. А потом вдруг послышался странный гул, и Арригон тотчас разлепил ставшие уже тяжелыми веки.
Кто-то пробежал по длинным переходам замка, почти бесшумно. Затем донеслись голоса. Здесь часто по ночам разговаривали: слышны становились приглушенные дневными заботами звуки подземелья, где переговаривались стражи и где, по слухам, томился тот самый колдун. Иногда долетали выкрики игравших в кости солдат. Случалось, ходили и бегали по коридору.
Но сейчас Арригон каким-то звериным чутьем почуял страшную опасность. Он разбудил Рейтамиру, велел ей одеваться. Она, по обыкновению, ни о чем не спрашивала — делала, что было велено, и помалкивала. Оба осторожно выбрались в общую залу, где спали воины.
Арригон растолкал Вульфилу. Громадный воин преужасно всхрапнул во сне и вдруг вскочил, выпучив бешеные глаза.
— Ч-что?!.. — вскрикнул он хрипло и вдруг узнал Арригона. Постепенно успокаиваясь, он шумно перевел дыхание. — Р-разбудил, д-дурак п-про-клятый!.. Что т-тебе понадобилось, к-колченогий?
— Тихо! — Арригон бесшумно снял со стены оружие Вульфилы. — Одевайся и бери. Идем. Деньги есть? Захвати с собой.
— К-куда т-тебя несет? — бормотал Вульфила, затягивая пояс и упихивая за пазуху тощий кошель, где брякало совсем жиденько. — В-вот ос-сел бессонный!
По замку снова прошелся гул, как будто вдали стонал раненый великан. Вульфила замер, прислушиваясь.
— Ч-что это? — прошептал он совсем другим голосом. Теперь даже могучий и не обремененный заботами Вульфила выглядел испуганным.
— Не знаю, — сердито отозвался Арригон. — Что-то происходит… Что-то, от чего лучше держаться подальше.
Вульфила пожал плечами, однако возражать не стал. Все трое осторожно двинулись к выходу. Рейтамира жалась к Арригону, и он чувствовал, как она дрожит. Он крепко держал ее за руку всей кожей ощущая: сейчас… сейчас… вот-вот, казалось ему, начнется что-то страшное, Поднимется суматоха, и в общей свалке Рейтамиру могут оторвать от него. Поэтому он сжимал ее руку изо всех сил, и вдруг услышал, как она тихо повторяет:
— Больно… ты делаешь мне больно…
— Прости. — Он ослабил хватку.
* * *
Они быстро бежали по переходам к наружной двери, которая была в этот час заперта. Четверо стражников, охранявшие в эту ночь ворота замка, беспечно спали. И то правда: от кого охранять-то? в завоеванной стране, где даже белки — и те ощутимо храбрее мужей? Да еще за крепкими засовами! Да еще заколдованный замок!
Арригон, не смущаясь, снял с пояса у одного из спавших ключ, вставил в замочную скважину и начал поворачивать. Поднялся дьявольский скрежет, который мог бы пробудить и мертвеца. Что и произошло — причем незамедлительно.
— Эй! — зашевелился стражник. — Эй, что тут… Это ты, колченогий? Ты что тут…
И вдруг по всему замку поднялись отчаянные крики. Сразу ожила и наполнилась шумом и светом ночь, только что безмолвная и черная. Гремело оружие, беспорядочно топали ноги, кто-то спотыкался и падал, раздавались панические крики. Потом пришла волна жара. Огонь поднялся как будто сразу отовсюду.
Вульфила отшвырнул стражника, а Арригон распахнул ворота. Беглецы выскочили в черноту, а за их спиной уже рвались в небо оранжевые языки пламени, и пожар, мгновенно охвативший весь заколдованный замок, торжествующе заревел на ветру.
* * *
Из пылающей крепости спаслись очень немногие. О гибели Велизария даже и не говорили: все каким-то образом сразу поняли, что барон мертв. Будь он жив — не загорелся бы и замок…
— К-колдун в-вырвался, — молвил Вульфила, обтирая широкой ладонью вспотевшее лицо. Багровые отблески плясали в его глазах, перебегали по вспотевшему лбу. — В-вон в-взлетает… В-вон его хв-вост…
Рейтамира стояла чуть в стороне и смотрела на пламя не мигая. Ее охватило странное чувство торжества, едва ли не восторга. Она смотрела, как погибает, как корчится в веселом лютом пламени ненавистный замок, — и не могла наглядеться. Ей казалось, что душа ее расправляет крылья, доселе смятые чужой безжалостной рукой. Еще немного — и она бы взлетела над пожаром, уподобляясь Черной Птице, той, что прилетает кружить над павшими в бою, а после разносит вести родным. Зловеще, протяжно кликал в ее душе птичий голос: «ме-ертв! ме-ертв!» Умер барон Велизарий…
* * *
Человек, послуживший причиной всего этого переполоха, стоял, никем не замеченный, в тени огромного дерева. Был этот человек молод и высок ростом; пламя выхватывало из темноты его длинные черные волосы, спутанные, как грива дикого коня, и то и дело сверкали в темноте ярко-синие глаза. Его веселило разрушение, которое он причинил.
Разговоры Рейтамиры о милосердии, наверное, встретили бы у него полное непонимание. Ему ничуть не жаль было погибших в огне дьявольского пожара воинов. Во-первых, воин для того и берет в руки оружие, чтобы когда-нибудь погибнуть. А во-вторых, по слухам, эти люди служили человеку жестокому и — что гораздо страшнее обычной человеческой жестокости — заключившему сделку с колдуном.
Конан из Киммерии побывал при дворе правителя Хоарезма. Случилось это, можно сказать, совершенно случайно: преследуя буйных запорожских козаков, с которыми были у киммерийца свои счеты. Раненый в глупой уличной потасовке, где какой-то глупый воришка пырнул его кинжалом, он застрял в Хоарезме. Мечась на постели в доме добросердечной женщины, которая рассчитывала получить от спасенного воина некоторое количество золотых (а заодно, быть может, и теплой ласки, ибо красивая внешность и внушительные стати варвара произвели на нее сильное впечатление), Конан изрыгал страшнейшие проклятия дураку, который посмел нанести ему увечья.
В конце концов «увечья» были залечены, от ран не осталось и следа, и Конан поднялся с постели, очень недовольный. Женщина получила десяток золотых, поскольку попросила об этом. На большее ей рассчитывать не приходилось.
