Сейчас он тупо смотрел на эти тени, и только когда они начали срезать у спящего Редьярда с пояса кошель, он встрепенулся, набрал в грудь воздуха, заорал страшным голосом, способным поднять мертвого:
— Тревога!.. Нападение!
На него прыгнули, кто-то ударил сзади. На мокрой земле все поскальзывались, удар пришелся по плечу. Зато его топор описал полукруг и, хотя тоже промахнулся, не попал по голове, древко в пальцах тряхнуло, раздался дикий вопль. На землю шлепнулась отрубленная рука.
Воины вскакивали, теперь по всей поляне гремел стук мечей, слышалась брань, сдавленные выкрики. Глаза Тревора привыкли к мраку, он видел, как темная тень метнулась прямо в шатер. Сам он сражался с двумя разбойниками, только увидел через их головы, как из шатра выпала выброшенная пинком служанка.
Через мгновение разбойник высунулся из шатра. Впереди себя держал Лютецию, захватив сгибом локтя ее шею, а другой рукой приставил нож к ее горлу. В слабом свете нежное девичье горло белело отчетливо, еще страшнее блеснуло лезвие узкого ножа.
Тревор бешеным натиском заставил разбойников попятиться, сейчас бы прорваться к повозке, но оттуда раздался сильный властный голос:
— Эй!.. Ваша хозяйка у меня в руках!.. Кончай лить кровь!
Голос принадлежал явно вожаку. Разбойники сразу попятились, на мордах расплывались широкие улыбки. Воины тоже остановились, мечи и топоры держали наготове. Все бросали злые настороженные взгляды то друг на друга, то на сверкающее в лунном свете лезвие у горла Лютеции.
Тревор крикнул свирепо:
— Оставь ее! Сражайтесь с теми, кто сражается!
В голосе старого воина слышался страх. Вожак нагло расхохотался:
— Совсем дурак? Нам добыча нужна, а не резня. Все назад! Можете даже не складывать свое железо. Но ценности заберем.
— У нас нет ценностей! — крикнул Тревор.
Вожак захохотал злее, с чувством победителя:
— Это для вас не ценности, а мы люди бедные... Вот на вашей хозяйке сколько камешков! Да и само платье... Вы ведь рады будете получить ее хоть голой, только бы живой?
Тревор заскрежетал зубами:
— Мерзавец! Да она лучше погибнет... Да мы сами лучше убьем, чем ее коснется позор...
Вожак крикнул еще громче:
— Никто не посягает на ее честь. Но одежду мы... ха-ха!.. заберем тоже. Мы пообносились, не взыщи!
Разбойники смеялись, а лица воинов вытянулись, в глазах стыд и бессильное бешенство. Тревор, пока разговаривал с вожаком, увидел, как раненый, которого Лютеция называла Фарамундом, не поднимаясь с земли, слабо пошарил руками вокруг себя. Пальцы нащупали чей-то лук. Так же замедленно, слабыми руками наложил стрелу на тетиву. Сперва до Тревора не доходило, что тот хочет сделать, ведь ложку не мог до рта, но вдруг в ужасе понял, что тетива все оттягивается и оттягивается, оперенный кончик стрелы уже у самого уха, а наконечник смотрит в сторону Лютеции!
— Не сме... — заорал он, но поперхнулся, ибо щелкнуло, стрела исчезла.
Он услышал болезненный вскрик Лютеции. Вне себя от ярости, с обнаженным мечом бросился в ее сторону, горя гневом и жалостью.
Вожак вскинул руки, словно пытался ухватиться за низкие тучи. В одной
руке все еще блестел нож. В последнем усилии выпрямился и рухнул назад. В левой глазнице смутно белел в лунном свете оперенный конец, который Тревор только что видел в пальцах этого... как его, Фарамунда!
По всей поляне раздались яростные крики. Снова застучало железо о деревянные щиты, о человеческие головы. Лютеция вытаращенными глазами смотрела на дядю. Он вскрикнул в страхе:
— Цела?
— За волосы дернуло...
За ее спиной застыл, прислонившись к дереву, вожак оборванцев. Перо торчало, почти касаясь глазницы. Голова казалась неестественно выпрямленной, шея натянулась, в то время как тело пыталось сползти ниже. Тревор понял, что стрела, пробив мозг, проломила затылочную кость и вонзилась в дерево. Глазница заполнялась темной, как деготь, кипящей жидкостью. Пара золотых волосков ярко блестела в лунном свете.
— Моя девочка...
Тут же в ярости развернулся с мечом, однако из всей шайки только один отбивался, не успевая повернуться и прыгнуть в темные кусты. Воины Тревора, едва сорвалась стрела, не дожидаясь, куда она попала — терять нечего, ринулись на разбойников, а те, застигнутые врасплох, уже уверенные в победе, пали под свирепыми ударами, как овцы под клыками серых волков.
Фарамунд, выронив лук, лежал без движения. На плече открылась рана, кровь вытекла жидкой струйкой и тут же свернулась черным комком. Глаза невидяще смотрели в небо.
Подошел Редьярд. Он тяжело дышал, темная кровь текла по мечу и светлой коже доспехов.
— Если бы он попал в Лютецию, — проговорил он, красивое лицо исказилось гримасой ярости. — Я бы его изрубил на мелкие кусочки!.. Сутки бы рубил...
— Удача, — пробормотал Тревор, — или он, в самом деле, был уверен?
Редьярд прорычал:
— Конечно же, удача! Нет на свете людей, которые смогли бы так... Да еще в темноте!
Тревор покачал головой:
— Ты молод, Редьярд. А я видел страны, где стреляют лучше нас, видел страны, где плавают лучше нас, видел страну, где на конях лучше нас... Кто знает, откуда этот забрел?
Редьярд сказал недоверчиво:
— Он говорит по-нашему! И одет как простолюдин.
— Ну и что? Простолюдины есть в любой стране. В той, где стреляют из луков лучше нас, тоже.
Фарамунд простонал сквозь зубы. Тревор с уважением покачал головой. Все еще жив. От такого усилия открылись все раны, но все еще дерется за жизнь. Сильный зверюга.
Тяжелые веки раненого приподнялись с таким усилием, словно он вручную поднимал два подъемных моста. В глазах были пустота и непонимание.
Тревор наклонился над раненым:
— Хороший выстрел, парень! Где научился так стрелять?
Фарамунд дико посмотрел по сторонам:
— Стрелять? Что такое стрелять?
Тревор хотел рассказать про удивительный выстрел, но посмотрел в расширенные глаза, вздохнул, махнул рукой и отвернулся. Этому надо начинать рассказывать с сотворения мира.
Остаток ночи коротали у костров. С разбойников взять нечего, но двое все же сумели сменить растоптанные сапоги на чуть поновее. Кроме того, в отряде прибавились два меча, четыре кинжала, два крепких дротика с настоящими стальными наконечниками.
Подбрасывая в костер веточки, негромко переговаривались о раненом, его удивительном выстреле, после которого едва не умер. Тревор слушал, хмыкал. По опыту знал: эта история еще обрастет чудесными подробностями.
Утром продолжили путь. Раненый был слаб, но уже сознание не терял. Раны на нем заживали удивительно быстро. Лютеция всматривалась с жадным любопытством, втайне стараясь найти в нем следы благородного происхождения. Клотильда теперь таскала ему еду на привалах, даже в дороге ухитрялась подкармливать кусочками вяленого мяса.
