Теперь, зная, каков Ульф на самом деле, я слушал его с большим вниманием. Оказалось, что в юности Круглоглазый был могучим воином из рода Бирсов — медведей, но однажды, желая достичь наибольшей силы, он съел очень много крапчатых грибов и надолго ослеп. А когда вновь прозрел — отказался от участи берсерка. «Слепой видит больше зрячего, и я увидел слишком многое, чтоб проливать чужую кровь, — оправдываясь, говорил он. — Да и кто бы учил вас, детей Волков и Медведей? Сила Одина укорачивает нити Норн, и навряд ли найдется хоть кто-нибудь, знающий это лучше меня». Я не спорил с Круглоглазым. Понемногу он научил меня владеть тяжелым мечом, метко кидать копье и топор, и, когда весной вернулся Орм, я был готов.
В ту весну Орм присоединился к хирду Золотого Харальда — племяннику конунга данов. Орм сговорился пойти с ним в поход за третью часть всей добычи, и мы вышли в море.
До этого я не представлял, что мир так огромен. Мы шли и шли, то теряя в тумане паруса драккара Золотого Харальда, то обнаруживая их совсем в другой от ожидаемой стороне. Когда морской великан Эгир варил шторма в своем подводном котле и грозные валы швыряли драк-кар на скалы, я слизывал с ладони данные Ульфом грибы и греб наравне со всеми, силясь не думать, что потом руки отяжелеют, а содранные ладони будут болеть от малейшего прикосновения. Хирдманны Орма не жалели меня, но я и не ждал жалости. Бог моря, старый Ньерд, бережет лишь тех, кто достойно борется с яростью бушующих на дне великанов…
Со мной рядом гребли Трор Черный и Эрик, сын Льорна из Нидароса[20]. Эрик давно ушел из своей страны и принес клятву верности моему приемному отцу. Раньше он служил норвежскому конунгу Трюггви, но, когда сыновья Гуннхильд убили Трюггви, он сбежал от убийц и поклялся возвратиться в родной фьерд лишь для мести.
Я напомню этим пожирателям падали, — напившись меду, кричал он, — Трюггви и его сына!
Об Олаве, сыне конунга Трюггви, ходили разные слухи. Кто-то говорил, что мальчишка скрывается от убийц отца в Дании, кто-то намекал на его смерть, а некоторые убежденно твердили, будто малолетний сын Трюггви был продан в рабство. Мне же до мальчишки Олава не было никакого дела. Море заворожило меня. Скальды[21] называли его «Родиной выдр», «Дорогой крачек» или «Лебединой тропой», но все эти названия меркли перед его подлинным величием. Серые, издали напоминающие спины горбатых китов волны катились друг на друга и, сходясь у борта драккара, вздымали его столь высоко, что, казалось, мачта протыкает бережно поддерживаемое сказочными карликами небесное одеяло. Иногда с высоты морских гребней я различал темную полоску берега.
Той весной мы ходили в разные страны. О некоторых я знал из рассказов Ульфа или Орма, а другие видел впервые, и там Орм приказывал грести осторожно, будто выслеживал добычу, а мы надевали жесткие кожаные куртки — чтоб нежданная стрела из прибрежных зарослей не достала смертоносным жалом до тела.
К концу лета Золотой Харальд отправился в Данию, где и остался на зиму, а Орм двинул свой драккар к родным берегам. При благоволении Ньерда до Уппсалы оставалась всего пара коротких переходов, когда налетевший ураган погнал нас по Восточному пути к Гардарике, которую многие называли Русью. Мы сопротивлялись изо всех сил, а Эгир Длинноногий даже сломал весло, но разве станешь спорить с богами? Этого не пытался сделать даже Орм.
— Быстрее, быстрее, — подгонял он утомившихся гребцов и в поисках укрытия оглядывал летящий навстречу берег. Беспокойные волны мотали драккар из стороны в сторону, мешали грести и, заливая настил, под которым хранилось оружие, смывали в объятия морского великана Эгира богатую добычу. Пожалев ее, Орм велел войти в реку.
— Пойдем в Нево[22], — решил он. — Переждем там шторма и вернемся.
После ветреных морских просторов плыть по реке было легко и удобно. Длинноногий промерял глубину и указывал Сколу Кормщику на опасные мели. Я уже расслабился и подставил лицо поздним солнечным лучам, когда из-за речного поворота выскочила большая лодья с серыми парусами. За ней виднелись еще две такие же.
Избегая схватки, Орм повернул в полузаросшую речушку. Конечно, ему было виднее, когда нападать, а когда убегать, но столь позорный поступок возмутил многих.
— Не пристало нам так себя вести, — лениво шлепая веслом по тихой воде, бурчал Трор. — Уж лучше погибнуть в жаркой забаве Скегуль, чем прятаться, подобно трусливым зайцам.
Мне тоже было обидно. Как могли какие-то жалкие лодейки устрашить Орма?! Мы были детьми Волка, излюбленными воинами богов и бежать пристало не нам, а нашим врагам!
— Что с тобой, Хаки?
— Разве я учился у старого Ульфа игре в прятки? — спросил я.
Орм сощурил желтые, будто янтарь, глаза:
— Вижу, ты учился всему, кроме послушания! Его рука взметнулась, пальцы сжались в кулак, но мне не пришлось уворачиваться. Черный Трор перехватил его запястье до того, как кулак успел опуститься, и, отведя руку ярла[23] в сторону, угрюмо признал:
— Хаки прав, Орм. Негоже бить родича за правду.
Отец сверкнул на него глазами, однако в драку не полез.
— Ты глупее курицы, Черный! — прошипел он. — Хочешь драться? Думаешь, Вольдемар, конунг Гардарики[24] простит нам смерть своего воеводы?
— Воеводы? — Лицо Трора вытянулось.
— Да, воеводы Сигурда, родича погибшего Трюггви! Иль ты не слышал, что Сигурд уже давно служит конунгу Гардарики? Может, ты не признал его лодей? Мы можем победить, но после этого придется забыть о землях эстов, вендов и бьярмов. Вольдемар берет с них дань и держит крепко, будто железной рукавицей Тора. Его врагам нет удачи на этих берегах!
Он оттолкнул опешившего хирдманна, прошел мимо притихших викингов на корму и, мгновение помедлив, произнес:
— Но дети Волка не прощают обид. Мы возьмем с Гардарики плату за унижение.
Лица викингов просветлели, и у меня на душе полегчало. Отец вовсе не струсил, а с мудростью настоящего хевдинга все продумал заранее.
— Эй! — крикнул с носа зеленоглазый Фрир. — Глядите!
Орм одобрительно кивнул:
— Мудрый Один услышал мои слова. Он посылает нам добычу и возможность отплатить конунгу Вольдемару за унижение. Вперед, дети Волка! — и указал на замершие на отмели маленькие детские фигурки.
Напали мы, как всегда, молча. Дети даже не успели всполошить словенскую деревню, поэтому мы ворвались в открытые ворота, будто ураган. Только Черный со своими людьми немного задержался на берегу. Перепрыгивая через кочки и стараясь не отстать от Орма, я слышал его раздраженный голос и жалкие вскрики его жертв. Трор, как и мой учитель Ульф, был из рода Бирса — медведя. Он необычайно легко приходил в ярость, зато трудно останавливался. После жарких битв День, а то и два Черный неподвижно лежал на настиле «Акулы» и стонал. Но в бою ему не было равных. Это им добытые шкуры украшали борт нашего драккара…
