Повелительница Туманов (она не помнила, было ли у нее когда-нибудь другое имя) пошарила под медвежьей шкурой и вытащила тяжелый диск из почерневшей от времени бронзы. Однако под патиной столетий четко проступал знак Кулла из Атлантиды.
Повелительница не знала, сохранились ли до сих пор сокрытые в бронзе чары атлантов. Но ни один из талисманов, попадавших в ее руки, так ей не нравился, как этот.
Амулет был так хорош! Те, кто занимался магией, становились сильнее и жили дольше (если, конечно, заботились об этом, как, например, Повелительница), если пользовались магией, которую знали и которой могли повелевать… насколько смертный вообще может повелевать силами Тьмы.
С томной грацией, словно едва проснувшаяся кошка, Повелительница изменила позу, дотянувшись до чаши. Она положила бронзовый диск поверх чаши так, чтобы тот лег в волоске от края, частично закрывая чашу.
От этого движения еще несколько росинок соскользнули в ложбинку меж ее грудей. Ни один мужчина не смог бы без трепета взирать на эти груди… Тело Повелительницы было невероятно притягательным. Колдунье было бы легко, намного легче, чем большей части женщин, найти себе мужчину… если бы у нее были другие глаза.
Хотя глаза ее размером и формой напоминали человеческие, их золотистый оттенок выдавал то, что Повелительница — колдунья. У нее были вертикальные, как у кошки, зрачки — черные на фоне желтого белка.
Любой мужчина, увидев тело Повелительницы, решил бы, что она — человек, и решил бы правильно. Но приблизившись, взглянув в ее глаза, он изменил бы свое мнение и попытался бы как можно быстрее убежать, а смех Повелительницы преследовал бы его. Или, если бы она сочла такое бегство оскорблением, сама Смерть отправилась бы в погоню за беглецом.
Повелительница надавила пальцем на чашу, подвинув ее, чтобы увидеть, встанет ли в пазы бронзовая печать. Все вышло точно, как она ожидала. Повелительница улыбнулась, прищурилась, словно кошка, как часто делают ее соплеменники в мире, лежащем вдали от мира людей.
Потом колдунья легким движением возложила обе руки на чашу и начала петь. Сначала чаша задрожала, потом застыла. Вокруг чаши и Повелительницы разлилось красное свечение.
* * *
Конан не оборачивался, как и любой хайборийский рыцарь, ведущий воинов в атаку. Он не оборачивался потому, что не желал показать своих сомнений воинам, которые поклялись, во что бы то ни стало следовать за ним.
Конан смотрел только вперед, на горный хребет — его единственную надежду на спасение. Кроме того, впереди его тоже могли подстерегать всевозможные опасности. Попади нога лошади в нору грызунов, она сломается, словно гнилая ветвь; лошадь и всадник кубарем полетят на песок. А если побеспокоить гнездо кобр, то смерть будет медленной и ужасной… Любая из этих опасностей может положить конец состязанию в скорости.
Кроме того, в отрогах гор можно было с легкостью попасть в засаду кочевников или другого отряда туранцев. Кочевники не любили туранцев, а менее всего именно сейчас, когда Ездигерд стал набирать силу. А мысль, что они могут продать туранским офицерам головы Конана и его спутников, лишь подхлестнула бы их.
Это пустыня для тех людей, у кого есть глаза на спине и чьи руки постоянно не сжимают рукоять меча. Но Конан уже много лет вел жизнь полную опасных приключений — большее число лет, чем у него было пальцев на руках, а афгулы, на родине которых процветала кровная месть, впитали осторожность с молоком матери.
— Конан! — кто-то позвал киммерийца, заглушая криком цокот копыт. — Туранцы выслали вперед отряд, который скачет быстрее остальных!
Конан узнал голос. Это был Фарад — первый среди афгулов. Киммериец ответил ему, не поворачивая головы:
— Они думают взять нас «в волчий мешок». Самое время лучникам помочь туранцам изменить точку зрения.
— Или заставить их и вовсе передумать! — закричал Фарад.
Радость от предвкушения предстоящей битвы звучала в его голосе.
«Волчьим мешком» называли один хитрый военный прием. Кочевники часто использовали его, преследуя врага. Вперед посылался лишь небольшой отряд на самых быстрых лошадях. Со временем кони преследуемых начинали исходить пеной, спотыкаться, и тогда их нагоняли преследователи. Завязывался бой, а тем временем на помощь преследователям подходил основной отряд.
Такая тактика наводила на мысль о том, что туранцы взяли на службу всадников пустынь или, по крайней мере, каких-то наемников, вроде Конана, некогда служившего под знаменами Турана. Но нечасто забредали туранцы так далеко в пустыню… или, правильнее сказать, они не бывали здесь, пока Ездигерд, переполненный желанием прибрать к рукам все что можно, не сел на трон Турана…
До скал было уже рукой подать. Конан осмотрел земли, лежащие впереди. Доходила ли равнина до скал и есть ли среди них расселины, где можно укрыться от туранских стрел? Киммериец замедлил бег лошади, успокаивающе похлопав ее взмыленную шею.
— Не так далеко осталось, девочка, — прошептал он ей.
Впереди открылась узкая лощина, усыпанная обломками скал так, словно их разбросал какой-то обезумевший великан. Тут было не проехать, по крайней мере быстро летящим вперед всадникам… а если афгулы станут пробираться между камнями, туранцы успеют подъехать поближе и обрушат на беглецов море стрел.
Двигаясь по открытой местности, люди Конана до скал не доберутся. По крайней мере, не все.
Киммериец снова пришпорил лошадь. Она протестующе заржала, пена выступила у нее на губах.
— Ко мне, вы, сучьи дети! — взревел Конан, обращаясь к своим воинам. — Или вы хотите умереть под стрелами туранцев, и да поразит Кром сифилисом весь их народ!
На шатающихся лошадях афгулы последовали за своим предводителем, обходя опасную долину. Тут Конан все же рискнул обернуться и увидел, что скакавший впереди отряд «волчьего мешка» остановился в нерешительности. Больше того, часть лошадей туранцев пала. Некоторые войны теперь барахтались на земле, пытаясь выпутаться из стремян.
Впереди был горный хребет. Конан еще сильнее вонзил шпоры. Кобыла рванулась из последних сил. Камешки и песок полетели из-под копыт, словно пена из-под тарана боевой галеры.
Еще один взгляд назад. Основная часть туранцев двигалась плотной массой, но часть всадников разъехалась далеко в разные стороны, стараясь охватить отряд Конана с флангов.
Значит, они собираются окружить скалы? Ни один дурак не станет этого делать, а среди командиров туранской кавалерии дураки встречались редко. Не раз киммерийцу говорили о том, что давным-давно подсказали ему его чувства: «Не считай своего врага глупее себя».
Глухой стук копыт лошади по твердой земле сменился звонким топотом по камням. Преследователи тоже достигли скал, и полсотни копыт забарабанили по камням.
