«Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога?» [7] — вспомнил отец Целестин слова апостола Павла и покраснел, устыдившись. Однажды монах слышал речи Патриарха Константинопольского и согласился с тем, что, по словам предстоятеля Восточной Церкви, «слуги Божии не есть сам Господь». Поговорить бы с этим «епископом Кёльнским» по душам… Но отчего, скажите, разрушения и непотребства, чинимые варварами и язычниками в христианских землях да городах, воспринимаются с гневом и ужасом, а такие же зверства со стороны жаждущего новых земель и богатств епископата кажутся само собой разумеющимися? И небось дураком да невеждой показал себя миссионер, пришедший проповедовать веру в Единого в германские леса!
«Эх, а сам-то! — подумал монах и смутился ещё больше. — Восемь лет прошло, а на путь истинный смог только Сигню наставить!.. Но всё равно оправдания случившемуся в бурге Гунтеру не найти!»
— А дальше, дальше-то что с тобой было? — отводя глаза, спросил отец Целестин. Германец продолжил свою повесть.
Гунтер тогда был схвачен, обращён в рабство и продан какому-то франку. Потом сбежал, долго бродяжничал по Франкии и Германии, пока не оказался в Дании, вначале нанявшись в дружину Ильвингов; потом же попал в Бирку и там обратил на себя внимание ярла Хигелака: знал Гунтер некий секрет, как в бою приводить себя в жуткое неистовство, — секрет, ещё от отца доставшийся. Хигелак его к себе и переманил, видя сие искусство.
— Это как? — не понял монах. — Объясни.
— Не-е, — замотал головой Гунтер. — Дай лучше ещё пить. У меня на шее мешочек висел, ты его не брал?
Отец Целестин порылся в куче гунтеровской одежды и извлёк оттуда туго затянутую кошёлку из замшевой кожи на цепочке.
— Этот, что ль?
— Дай сюда. Там нет золота.
— Нужно мне твоё золото, — оскорбился монах, но всё же налил ещё питья и подал германцу.
Тот надел мешочек себе на шею и удовлетворённо хмыкнул:
— Дай поспать, а? Уболтал ты меня, толстяк. Как есть уболтал.
— Ну хорошо, только дай ногу-то тебе перевяжу…
Затем отец Целестин вздохнул и поплёлся на корму. Море по-прежнему было спокойным. Кнар неудержимо двигался на северо-запад, разрезая форштевнем серые воды, где-то наверху похлопывал парус, и иногда только скрипело весло руля, — кораблём правили Торин или сменявшие его Видгнир и Олаф, один из старейших дружинников. Сигню улеглась вздремнуть внизу, а монах, пребывая в меланхолии, созерцал темнеющее небо, на котором высоко стояла яркая белая звезда — пока единственная появившаяся на освещённом закатом западном небе. Лёгкое покачивание корабля, долгие, протяжные песни норманнов действовали успокаивающе, и сейчас, после плотного ужина, даже думать не хотелось ни о каких-то древних богах, Исландии, землях, именуемых Мидденгард, и прочем. А уж тем более о наглом германце. Спи-ка, отец Целестин, спи себе и забудь до завтра обо всём этом бардаке.
Священную землю
Вижу лежащей
Близ Асов и Альвов;
а в Трудхейме будет
Тор обитать
До кончины богов.
[8]
Под эту медленную тягучую песню дружины монах окончательно провалился в сон и не почувствовав, как Видгнир укрыл его плащом.
Из серебристого тумана появилась неясная высокая тень, принявшая облик старца в надвинутой на глаза потрёпанной широкополой шляпе. В руке он держал копьё.
«Привет тебе, служитель Эйра».
«Здравствуй. А ты кто?»
«О, имён у меня побольше, чем у тебя волос на голове. Ты некоторые из них знаешь. Ну, зови меня, например, Видрир».
«Хорошо, пусть будет Видрир. А откуда ты знаешь, что я служу Единому?»
«Я много знаю. Ещё я знаю, что ты и Торин не вняли предупреждениям Гладсхейма и возжелали устроить разыскания в Исландии. Ещё раз говорю, не нужно этого. Я незримо присутствую среди вас и помогаю, чем могу. И пусть даже моя сила сравнима с силой тех, кого вы можете встретить, но, возможно, я не сумею оборонить вас, даже позвав своих родичей на подмогу. Яне всемогущ».
«Кто ты, Видрир?»
«Узнаешь… Узнаешь совсем скоро. У нас будет возможность побеседовать».
Туман сгустился, мерцающие вихри поглотили силуэт старца и растворили в себе.
В глаза отцу Целестину ударило яркое утреннее солнце, и он почувствовал, что отлежал правую руку. Что за чертовщина? Ни разу таких вот снов не было!
— Торин! — Монах пихнул в бок дремлющего рядом конунга. — Торин, проснись. Проснись же, поглоти тебя геенна!
— Чего ещё? — недовольно пробурчал конунг, продирая глаза и слегка осоловело оглядывая корабль. Все ещё спали, как водится, вповалку. Разве что Олаф чуть позади что-то под нос напевает.
— Сон мне был… — И отец Целестин, сбиваясь, изложил Торину всё, что привиделось.
— Как ты сказал имя его? Видрир?
— Кажется, так. А что такое?
В ответ Торин произнёс строки из известной монаху саги:
Ты, Фригг, молчи!
Ты Фьергуна дочь
и нравом распутна:
хоть муж тебе Видрир,
ты Вили и Be
обнимала обоих…
[9]
Отец Целестин едва не поперхнулся собственной слюной. Он начал понимать.
— Так, значит, это был… — Монах аж онемел.
— Вот-вот, Видрир — одно из имен Одина, — закончил за него конунг. — А ты говорил, что суеверия, выдумки!.. Тьфу…
Видгнир, которого монах немедленно растолкал, отнёсся ко всему гораздо спокойнее:
— Теперь понятно, отчего парус не спадает? Точно тебе говорю, отец Целестин, без Асов тут никак не обошлось.
Асы Асами, а вот без чего точно не обошлось на сей раз, так это без истинно ортодоксального мракобесия. Монах собственноручно набрал кожаной бадьёй забортной воды, освятил её, а после с неуклюжей грацией раскормленного кабана прыгал по всему судну, окропляя святой водой всё, что попадалось под руку. Привыкшие ещё по Вадхейму к подобным чудачествам дружинники, впрочем, глазом не моргнули — пускай себе бесится.
Исполнив свой долг, монах, коего тот факт, что сии богонравные действия практически ничего не изменили, не поверг в уныние, с деланным достоинством удалился обратно на корму подкрепить свои силы хлебом насущным.
Торин с Видгниром и Сигню переглядывались, но ни слова неодобрения не высказали. Конунг, кстати, запретил всем посвящённым хоть слово лишнее кому обронить о странном видении, посетившем отца Целестина.
Когда солнце поднялось совсем высоко и начало изрядно пригревать, монах, за переживаниями позабывший обо всём на свете, вдруг хлопнул себя по лбу:
