чувствовал: это не должно случиться. Остальные ученики выли не зря. Прежними после такого не становятся.
Он искренне хотел стать Глашатаем, и раньше ему казалось, что он заплатит за это любую цену. А сегодня выяснилось, что не любую. Если он станет Глашатаем, но перестанет быть собой, какой в этом смысл? Какой вообще во всем смысл, начиная с непрекращающейся боли?
Смотритель коснулся его снова, грубее, решительнее, и Саргон не выдержал. Ученик, которому полагалось быть покорным, выкрутился, вырвался из сжимающих его рук, соскользнул со стола ловко, как унгах, и замер, прижавшись спиной к стене. Одеваться не было времени. От прикосновения дерева раны на спине вспыхнули новой болью. Саргон отстранился от этого, он просто ждал.
Барсал не выглядел разозленным, скорее, происходящее его веселило.
– А я вот знал, что твое смирение долго не продлится! Лучше иди сюда сам, иначе пробудешь тут намного дольше… Хотя, может, тебе понравится – некоторым под конец нравится. Иди сюда, или хуже будет!
Саргон не отвечал. Он уже знал, что сказать ему нечего. Он готов был действовать – до конца.
Смотритель попытался поймать его, но это было не так просто. Ученики завершали подготовку, они уже многое умели. Боль и слабость сдерживали Саргона, но не делали совсем уж беспомощным. Он кружил вокруг стола маленьким перепуганным зверьком, больше не позволяя до себя дотронуться.
А что делать дальше – он не знал. Затевать с Барсалом драку было бесполезно, и так ясно, кто победит. Сдаваться, снова ложиться на стол, чувствовать больше? Эта мысль приводила в ужас. В мире Саргона остались только движение, страх и одна-единственная мысль.
Острый край стола…
Почему-то только эти три слова засели в скованном ужасом сознании, переливались на все лады, становились центром всего. Глупые слова, бессмысленные, но Саргон все равно держался за них, потому что больше ничего и не осталось.
– Ты не сможешь бегать вечно, сейкау недоношенный, – процедил сквозь сжатые зубы Барсал. – Ты делаешь себе только хуже! Я думал быть с тобой осторожным для первого раза, но теперь, когда я закончу, ты несколько дней ни двигаться, ни жрать не сможешь!
Он, должно быть, думал, что угрозами увеличивает страх. Напрасно, конечно. Страх Саргона дошел до предела, и даже смерть казалась не таким пугающим исходом. Он уже сдался бы, если бы не эти три слова. Они словно обещали ему спасение, но он понятия не имел, какое.
Саргону было проще двигаться в небольшом зале, а вот огромный смотритель то и дело налетал на стены, спотыкался об столик с инструментами. Очень скоро Барсалу это все надоело, он подался вперед, надеясь перехватить верткого ученика через стол. У него почти получилось, но в последний момент он поскользнулся на крови, которая теперь щедро заливала пол.
Смотритель не пострадал при падении, он просто плюхнулся на зад, ненадолго остановился, прислонившись спиной к столу, чтобы отдышаться. Три заветных слова полыхнули в сознании Саргона алым пламенем.
Острый край стола.
Действуй сейчас!
Впервые с начала наказания он напал. Прежде, чем Барсал успел подняться, ученик подлетел к нему, ударил, как учили, ногой с разворота, чтобы увеличить силу и скорость. Все еще обнаженный, окровавленный, надеющийся непонятно на что. Хоть так отомстить за себя, а там – будь что будет.
Удар пришелся ровно в центр лица смотрителя. При всей силе тренированного ученика, серьезного вреда Барсалу это не нанесло. Разве что нос сломался, так ведь от этого не умирают! Если бы все ограничивалось только ударом, смотритель легко поквитался бы с непокорной жертвой.
Но был еще острый край стола – и он все изменил. В момент удара столешница оказалась прямо за головой смотрителя. Саргон толкнул мужчину на нее, и металлический лист вошел между черепом и позвоночником, отделяя одно от другого.
Этого было недостаточно, чтобы снести смотрителю голову, но достаточно, чтобы убить его. Барсал захрипел, странно задергался – всем телом, будто каждая его часть теперь жила своей жизнью. Изо рта и носа хлынула кровь, взгляд очень быстро стал бессмысленным. Барсал еще некоторое время был жив – но как будто и не жив.
Саргон отполз от него подальше, забился в дальний угол, сжался, не понимая, что делать теперь. Внутри было пусто – ни радости, ни торжества. Он сегодня впервые убил человека. Это вообще ничего не значило. Саргон бодрствовал, но чувствовал себя спящим. Он просто позволил себе существовать.
Прошло много времени, прежде чем Барсала хватились. Дверь сломали, в зал наказаний ворвались другие смотрители во главе с Наставником. Они были злы, они что-то кричали, проклинали, клялись отомстить… Саргон чувствовал: они хотят сделать с ним нечто несравненно худшее, чем собирался Барсал. А допускать это было нельзя. Умереть лучше: броситься на острый край стола, со всем покончить… Но не становиться тем, кого они хотят из него сделать!
Ему не пришлось делать последний выбор. Вмешался Наставник, который, в отличие от смотрителей, ярости не поддался. Он переводил задумчивый взгляд от мертвого Барсала к облаченному только в кровь мальчишке и обратно, он будто подсчитывал что-то в уме.
Наконец он принял решение.
– Пусть стоит у столба до следующего заката, – повелел Налуд-Шахан. – Бейте его так, чтобы от боли он выл, и не спал, и себя не помнил. Но никаких больше наказаний! Кто тронет его не так, как надо, тому я лично отсеку руки.
– Но почему? – возмутился один из смотрителей, стоявших над телом Барсала. – Он убил одного из нас!
– В честной схватке. Это как раз поступок воина.
– Но он должен… Как все… Так положено!
– Я знаю, что так положено, – кивнул Наставник. – И так будет дальше. Но в случае этого мальчика… Давайте посмотрим, что вырастет из того, кого мы не сломили окончательно.
* * *
Сначала Альда подумала, что здесь прошла битва. Потом решила, что «битва» – слишком мягкое и осторожное слово для случившегося. Перед ней раскинулась арена бойни. Ночь и неоновый свет немного сглаживали жуткий эффект, но не могли ничего по-настоящему скрыть.
Альда и Триан оказались на границе огромного поля. Деревья перед ними расступились, а следующие сияющей стеной поднимались далеко на горизонте. Здесь же земля была неровной, и издалека это смотрелось простыми ямами и холмами. Но подойди поближе, присмотрись – и раскроется история, которую таит в себе Нергал.
Все произошло давно, трофеи той битвы уже успели порасти мхом, лианами, цветами и высокой травой. И все равно они сохранились… Кости животных, переплетающиеся в последней схватке с роботами. Человеческие останки – в доспехах и без доспехов. Две стороны, которые так и не сумели признать свою единую суть. Альда не сомневалась, что каждый солдат пришел на это поле с уверенностью в своей правоте. Телепатка понятия не имела,
