Лайон Де Камп - Мститель

Тяжелая каменная дверь, взломанная страшным ударом, рухнула внутрь комнаты. Обломки разнесенного вдребезги порфира покатились с таким грохотом, словно рассыпалась целая тысяча замков. Тучей взвилась пыль. В проломе стоял черноволосый исполин: голубые глаза его полыхали царственным гневом. Огни факелов плясали на лезвии меча в его руке. Вот тут-то у Зенобии и хлынули слезы из глаз, а сердце едва не выпрыгнуло из груди. Он все-таки пришел! Пришел наконец! Ее любимый, ее заступник и повелитель! Конан!..

Конан быстро оглядел комнату и сразу увидел, что здесь затевалось. Ему хватило одного взгляда на Зенобию, распятую для жертвоприношения на алтаре, чтобы понять: еще чуть-чуть, и было бы поздно. Молча, с ужасающей яростью, кинулся киммериец на желтого некроманта…

И вдруг Зенобия поднялась с алтаря, освобожденная от оков. Нет, не Зенобия — громадный тигр прыгнул на Конана, выпустив когти и ощерив клыки. Рев зверя эхом отдался меж каменных стен. Меч Конана взвился навстречу, готовый снести ему голову… но вместо тигра перед киммерийцем стоял гниющий скелет в темно-зеленом одеянии с капюшоном. Костлявые пальцы сомкнулись на запястье Конана, и рука онемела. Конан с рычанием вырвал меч из окутавших его складок темно-зеленой хламиды и разнес ухмыляющийся череп на тысячу мелких кусочков. И тут что-то обожгло средний палец руки, казалось, его охватило пламя. Волшебное кольцо разгоралось сверхъестественным голубым светом, пронизывая мозг стрелами нестерпимой боли. Конан содрал с руки раскаленное, шипящее от жара кольцо и выронил, не удержав. По комнате раскатился гулкий хохот Ях Чиенга. Вот кхитайский волшебник простер руки над головой. Иссохшие губы что-то пробормотали, и пламя факелов потускнело. Конан ошеломленно мотал головой: нелегко было оправиться от потрясения, которое он только что получил. Почти равнодушно следил он за синим туманам, заклубившимся у его ног. Туман поднимался медленно и зловеще, волнами окутывая Конана. К тому времени, когда в голове у киммерийца окончательно прояснилось, туман был повсюду. Конан попробовал двинуться с места, но это было все равно, что идти по шею в густом меду. Он едва мог оторвать ногу от пола. Каждый вдох давался страшным усилием, по лицу градом катился нот…

Туман неумолимо сгущался, и вот в синей дымке вокруг Конана замелькали видения. Он видел старых друзей и женщин, которых любил, рыцарей на конях и раззолоченных королей. Потом их сменили былые ненавистники и враги, а тех, в свою очередь, — жуткие призраки, ни дать ни взять поднявшиеся из преисподней. Конана окружили чудовища — едва ли не все чудовища, которых страшился род людской еще с тех пор, как его далекие предки впервые выбрались на сушу из моря. Все ближе и ближе подступали они. Их лапы тянулись к его горлу, в глазах читалась жажда вырвать душу из тела и обречь ее вечному проклятию адских бездн… Все существо Конана содрогнулось от ужаса и отвращения. Его мускулы напряглись в нечеловеческом усилии… тщетно. Силы, раздиравшие его разум, казались непреодолимыми. Конан понял, что потерпел-таки поражение. Все его усилия пошли прахом. Тьма и зло поглотят весь мир, а его околдованная душа будет вечно корчиться в преисподней… Последняя искра сознания готова была угаснуть в его мозгу…

И в этот отчаянный миг сквозь синий туман, сквозь гнусно ухмылявшиеся бесовские хари он увидел перед собой громадный сумрачный чертог. Из исполинских бревен были сложены его стены. Кровлю поддерживали стропила толщиной в четыре обхвата. Конан увидел трон, вокруг которого стояли герои в серых кольчугах. А на троне восседал черноволосый король. Был он высок и угрюм; темные, не ведающие жалости глаза горели на суровом лице.

«Киммериец! — явственно послышалось Конану. — Ты — сын Крома, ибо в сердце своем ты был мне верен всегда. И Кром не допустит, чтобы твоя душа погибла навеки. Да не получат ее черные силы Востока!»

Гневом вспыхнули темные глаза Бога. Вот он простер могучую руку, и из руки излился ослепительный свет. Конан почувствовал, как прежняя мощь наполнила его тело. Синий туман поредел, отступая, точно в испуге. Демоны отхлынули прочь, вопя и стеная от ужаса. Король Аквилонии шагнул вперед, не удерживаемый более ничем…

Страх заметался в глазах Ях Чиенга. Схватив жертвенный нож, он взмахнул им над головой. Зенобия видела, как взвился блестящий клинок…

Но быстрее ножа мелькнуло тяжелое тело, и чародея опрокинуло на пол — только взмели пыль широкие складки одежд. Это Конан тигриным прыжком перелетел через алтарь, и его руки пригвоздили Ях Чиенга к каменному полу.

— Наконец-то мы встретились, желтомордый пес, — повеяло могильным холодом в лицо чародею. — Хватит, наколдовался! Боги вынесли тебе приговор. Нет больше твоей черной силы! — Руки Конана медленно сжимались в смертельной хватке. — Слышишь крики и звон оружия? Видишь огни? Это пленники, спасенные из подземелий, это народ Пайканга добивает твоих меченосцев! Отправляйся же на самое дно преисподней, пес, и пусть твоя душа гниет там во веки веков! Всего один раз вздулись его могучие мышцы, и месть свершилась.

Что-то хрустнуло, и киммериец, тяжело переводя дух, отшвырнул прочь обмякшее тело. Обгорелая рубаха на нем было изорвана в клочья, спина еще кровоточила, изодранная когтями, брови опалило огнем. Но все-таки он поднялся и подошел к алтарю. Еще одно предельное напряжение сил — и цепи, державшие Зенобию, разорванными полетели на пол. Когда же в комнату с радостными криками ворвался победивший народ, Конан целовал свою милую королеву со всей нежностью и жаром впервые влюбленного. В ту ночь Конан совершил жертвоприношение Крому, Богу черноволосых киммерийцев, во второй раз за двадцать пять лет.

Посреди бесконечной, иссушенной солнцем степи сидели на конях двое.

Один — исполин в кольчуге и стальном шлеме, с длинным прямым мечом у бедра, другая — тоненькая, стройная женщина в одежде восточной наездницы.

Женщина держала в руке круторогий кхитайский лук. Перед всадниками лежали на земле два неподвижных тела. Кровь впитывалась в землю, пыль успела осесть на остроконечные блестящие шлемы и яркие тюрбаны. Два коня, потерявшие всадников, бешеным галопом уносились на восток.

— Все-таки не повезло нам, Зенобия, — проворчал великан в кольчуге. — Это был передовой разъезд туранского отряда. И ни раньше, ни позже — как раз тогда, когда наши кони измотаны, а до ближайшего укрытия еще скакать и скакать! И самое скверное, что один из них все же удрал…

— Значит, ни к чему задерживаться здесь, — звонко ответила женщина. — Будем двигаться на запад… пока сможем! Как знать, вдруг нам еще удастся спастись!