– Вот моя невеста. Пока она со мной, другой не будет.
– Но как же! – Богорад всплеснул руками. – Где же видано, чтобы от вилы…
– Видано! – кивнул старик волхв Велетур. – Бывало и такое. Или ты не слышал, Богоня, как иные молодцы берегинь в лесу встречали, лебединые крылья у них отнимали и за себя замуж брали? Жили с ними, детей плодили…
– А потом берегини те крылья свои находили да в оконце улетали! – мрачно закончил Богоня. – Я тебя, стрыюшко, превыше всех почитаю и сказания твои слушать страсть как люблю, но у нас‑то тут не колядошный пир! Нам княгиня нужна, дети княжьи! Ну, богам служить и Обиляна пока может, но дети‑то…
– Погоди, старче! – Лютомер улыбнулся, движением руки призывая его успокоиться. – Может, я и вправду мою вилу в дом приведу и женой сделаю.
– Стрыюшко, ты скажи, – Богорад устремил на Велетура недоверчиво‑требовательный взгляд, – это может быть или он нас морочит?
– Никогда я не видел, чтобы вещая вила кому‑то свой венок подарила. – Велетур покачал головой. – А коли девка венок парню дарит, значит, замуж идти согласна. Разорвал венок – взял за себя. Венок, вижу, цел покуда… Может, если его разорвать, вещая вила человеческий облик примет и человеческую жизнь с избранным мужем проживет. Только если… Ты решишься на это, сыне?
– Придется, старче, – просто ответил Лютомер. – Вот придут Ярилины велики‑дни, тогда и пойду мою белу лебедь ловить.
* * *
Выйдя из подземелья, Лютава собралась домой в ближайшие же дни. Ее уговаривали остаться, пока не сойдет паводок и просохнут дороги, но она, смеясь, отвечала, что должна принести весну и в другие места. Она понимала, что ехать сейчас – безумие, но не могла ждать в такой дали от родного дома, не зная, что там творится. Что отец? Что Лютомер, обладающий сразу двумя дарами иномирных покровителей? Теперь она не боялась заглядывать в Навь и могла бы погадать, но одного знания ей был мало. Она хотела быть рядом с ними.
Сват Ратислав с женой уехали домой еще осенью, и в обратный путь Лютаву сопровождал сын Яроведа – Мстивед с женой, а еще бойники – угрянские во главе с Дедилой и дешнянские во главе с Витимом. Толпа народа собралась провожать Ладу; все княжеские родичи обнимали ее, как будто она была их сестрой и дочерью, и даже Миловзора пожалела, что Лютава не осталась с ними навсегда, пусть бы даже в качестве младшей Бранемеровой жены.
– Ничего – здесь не взошло, на другой борозде взойдет! – говорил Бранемер. – Не сами, так детей поженим! Если будет у тебя дочь – другой жены моему сыну искать не стану!
Лютава только смеялась, не выдавая чувств. Если она пойдет за своим вожаком, то никакой дочери у нее не будет…
Дорогу до Чадославля одолевали по суше, стараясь захватить последние остатки санного пути. Ехали большей частью рано утром, пока грязь и снег прихватывал ночной заморозок. До Чадославля добрались измученные, но благополучно. Тут приходилось задержаться: снег растаял, берега тонули в грязи, и к тому же вскрылся лед. Теперь приходилось ждать, пока он сойдет, заодно отдыхая перед дальнейшей дорогой. Мстивед со своими людьми намеревался здесь передать княжну родичам и повернуть обратно. Благота сильно удивился тому, что сватовство расстроилось, но, разумеется, согласился послать в Ратиславль старшего сына Чадомила.
Чадославль и его округа для Лютавы значили немало. Здесь она впервые узнала от умершей ведуньи Лесавы о том, что к ее отцу подослан подсадной дух, услышала о кольце Велеса и получила в дар кудов‑помощников. Прослышав о том, что дочь князя Вершины едет назад, многие жители Чадославльской волости приходили разузнать, в чем дело. И одним из первых явился Мыслята – молодой еще старейшина Медвежьего Бора, где когда‑то жила Лесава и ее загадочные предки.
– Здравствуй, Мыслята! – Лютава очень ему обрадовалась. Этот ладно сложенный, красивый, русобородый и голубоглазый старейшина, которому было чуть больше тридцати, всегда был весел, дружелюбен и пользовался большой любовью в округе. – Я уже сама хотела тебя навестить. Ну, как дела? Как жена молодая?
Помня его намерения и предсказания Лесавы, она в шутку надеялась удивить его своим ясновидением. Но не тут‑то было.
– Ох, не взошло! – Мыслята поморщился и отмахнулся. – Помогайлу‑то я женил, а сам холостой хожу.
– Вот как! – изумилась Лютава. – Так ты же должен был…
Она ведь ясно помнила, что сказала ей умершая колдунья. «Скоро Мыслята, Дивокраев сын, возьмет жену. Сперва у него родится двое сыновей, а потом на Корочун – единственная дочь…» Этой‑то дочери, в которой обещала возродиться сама Лесава, и надлежало через многие годы передать полученных от бабки духов‑помощников. Но Мыслята не женился – так что же теперь, ведунья не вернется?
– Что же так? Ты ведь собирался, сам говорил!
– Да видишь, где думал сватать невесту, одни недоросточки остались, едва в поневу прыгнувшие. Вдову мне предлагали, да что‑то неохота мне, чтобы мои дети невесть на кого потом походили… У Нерядичей еще хорошие девки, дельные да плодовитые, да…
– Что?
– Знаешь, как надумал свататься, такая тоска напала… Вроде и все хорошо, а грудь давит, хоть в петлю полезай. Всю осень проходил до Корочуна, как мешком накрытый, а там какие уж свадьбы? Наши думали, сглаз, а стали снимать – не помогает. Да и что у нас за ведуны! – Мыслята пренебрежительно махнул рукой. – Вот бабка была – это да! Хоть мертвого за ногу укусит! А без нее… Хорошо, что ты снова приехала, – доверительно шепнул ей Мыслята. – Я ведь бабку нашу с Корочуна во сне вижу. Ясно так вижу, будто тебя, и сама она молодая такая – я ее такой только в детстве застал, тридцать лет назад. Веселая, улыбается, говорит что‑то, а я будто глухой – ни слова не разберу, хоть тресни!
– Она хочет, чтобы ты женился поскорее!
– Ну, коли так, пусть подскажет, куда свататься. Поговорила бы ты с ней опять.
– Придется поговорить, – вздохнула Лютава.
Она уже поняла, что новой встречи с прежней всадницей Ветровея не избежать.
В сопровождении Мысляты она отправилась на следующий день. В прошлый раз была осень, и по дороге они с Помогайлой набрали грибов; теперь лес был еще почти голым, чернел отсыревший валежник. На высоких местах, чуть подсохших, молодая трава уже пробивалась через палую листву, в низинах еще лежал сероватый жесткий снег. Лес был полон влаги, ноги быстро промокли, и не раз Мысляте приходилось прихваченным из дому топором рубить ветки и жерди, чтобы замостить особо топкие места – иначе не пройти. И все же сейчас лес казался богаче: он словно прятал какую‑то восхитительную тайну и обещал открыть ее, если зайдешь еще чуть подальше.
