Когда Коммодорус предложил ему бокал, он отказался, нервно взмахнув дрожащей рукой, и с величайшей тоской оглянулся на лестницу, устланную коврами. Это проявление страха вызвало презрительные перешептывания на трибунах. Бальбал вряд ли слышал. Он более не сводил взгляда со степных львов, припадавших к песку в опасной близости от его пухлого уязвимого тела...
Сидя под стеной арены, Конан слышал отдельные выкрики из толпы.
— Беги, Бальбал! Беги, трясущаяся медуза! — подал голос какой-то острослов. — Удирай, пока свою тогу не промочил...
— И кто тебя только поставил командовать городской стражей? — насмехался другой.— Смотри, львы сожрут!
— Как он дрожит! Сейчас сандалии свалятся! — прозвучал пренебрежительный женский голос. — А если бы кочевники ломились в городские ворота? Коммодорус — это, я понимаю, мужчина! Любо-дорого посмотреть! Вот уж кто знает, как надо драться!..
Как раз при этих словах Тиран натянул свой мощный лук и выпустил первую стрелу. Она попала во льва, подобравшегося совсем близко слева. Зверь так и взвился в воздух от боли и изумления. И завертелся, яростно кусая собственный бок.
Обеспокоенные такой неприятностью, два других льва затрусили вперед. Вторая стрела Коммодоруса угодила переднему прямо в грудь. Лев остановился как вкопанный. Потом рухнул на песок. Он был мертв.
Публика от души аплодировала. Еще звучали рукоплескания, когда хищник, подбитый первой стрелой, прыгнул так стремительно и внезапно, словно вовсе и не был ранен. Приземлившись у самого края ковра, зверь собрался в тугой жилистый ком и рванулся прямо на врагов, перевернув при этом обтянутый шелком диван.
Коммодорус поспешно вскинул лук, и стрела поразила льва на лету. Она вошла ему в горло, так что снаружи осталось торчать лишь яркое оперение, но прыжка, конечно, не остановила. Тяжелое, бьющееся в конвульсиях тело рухнуло между стрелком и его перепуганным спутником.
Удар лапы умирающего животного сшиб Коммодоруса с ног и выбил лук у него из ладони. Лук отлетел далеко прочь, ударяясь оземь, то одним концом, то другим, тетива порвалась.
Третий лев, полный ярости и сил, быстро бежал вперед, готовясь к прыжку. Бальбал пригнулся в каком-то подобии стойки, держа торчком свое бесполезное оружие. Он не смел повернуться спиной к опасности и попробовать убежать на лестницу. Он понимал, что все равно не успеет.
Коммодорус, привыкший действовать быстро, мигом вскочил на ноги. Выхватив тяжелое копье из обмякших рук Управителя, он живо опустил блистающий наконечник и крепко утвердил в песке черенок. В этот самый миг лев прыгнул, издавая громоподобный рев.
И напоролся прямо на стальное острие. Древко копья изогнулось и проехало по песку, но не сломалось.
Трибуны снова сошли с ума, сотрясая воздух приветственным криком. Коммодорус вскинул руки, приветствуя зрителей. Он держался с полным спокойствием, так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло. Управитель Бальбал сначала попятился от обмякших туш хищников, потом повернулся и заковылял по ковровой дорожке, не обращая внимания на вопли толпы и думая только об одном: как бы скорее унести ноги с арены. Тиран еще какое-то время красовался, поставив ногу на труп льва. Потом быстрым шагом догнал своего гостя, и уже вдвоем, забрав с собой стражу, они вновь поднялись на балкон.
— Вот так наш Тиран добивается народной любви, — заметил сидевший рядом с Конаном Игнобольд. — Он одерживает нетрудные победы, а заодно унижает своих политических противников и разных подхалимов, если они ему не нравятся. Все чиновники, ясное дело, до смерти боятся арены, но поди откажись!.. Будет еще хуже, если народ начнет презирать...
Вскоре лестницу унесли, а мертвых львов уволокли конные упряжки, и был объявлен первый из послеполуденных поединков. Конану не довелось загодя ознакомиться ни с устными, ни с письменными объявлениями. Тем не менее, он с большим интересом следил, как Саркад, по праву считавшийся одним из лучших фехтовальщиков Империум-Цирка, сошелся с иноземным борцом по имени Ксотар Душитель.
Они встретились посередине арены, ибо Ксотар, не участвовавший в утреннем сражении, вошел через Врата Победителей. Ксотар, невысокий, коренастый, с необыкновенно толстой шеей, отличался оливково-смуглой кожей обнаженного торса: такой оттенок присущ был туранцам. Душитель разминался на ходу, так что по мышцам рук и груди пробегало волнообразное напряжение. Трудно было сказать, готовился ли он к бою или просто красовался перед зрителями.
На Саркада его упражнения не произвели видимого впечатления. У фехтовальщика был при себе меч, тогда как единственным оружием Ксотара был короткий хлыст, заткнутый за пояс.
Конан, однако, обратил внимание, что меч был тяжелым и длинным,— такой больше подходит для того, чтобы рассекать кольчуги и латы, а не пришпиливать в быстром выпаде почти нагого противника. К тому же Саркад, хоть и расстался со шлемом и щитом, все-таки не снял кольчужной рубашки, и она, должно быть, в некоторой степени отягощала и стесняла его.
Вероятно, Саркад не собирался доводить дело до ближнего боя и надеялся, что сумеет удержать противника на должном расстоянии...
Бойцы отдали салют Коммодорусу — и сошлись. Как и предвидел Конан, гибкий борец без особого труда ушел от могучего размаха меча... еще и еще раз... а потом проник под руку соперника, и тому не удалось достать его возвратным движением клинка. При этом хлыст свисал в руке Ксотара и казался почти безобидным, пока борец не хлестнул им снизу вверх, метко попав Саркаду в лицо и на какое-то время его ослепив.
Когда тот проморгался, было слишком поздно. Одна рука Ксотара уже обвилась змеей вокруг его шеи, другая вцепилась в звенья кольчуги. Саркад вынужден был упасть на колени. Он еще попытался замахнуться, но его рука дрогнула, а потом и вовсе выпустила оружие. Ксотар слишком хорошо знал, что делал. Он умело использовал свой вес, прижимая фехтовальщика к земле.
Рев толпы покрыл все прочие звуки. Люди размахивали руками, раздавался слаженный, ритмический топот множества ног. Кто-то мчался по проходам между рядами. Наверное, подумалось Конану, это спешили получить свой выигрыш те, кто ставил на Ксотара. Борец удерживал Саркада уже достаточно долго: наверняка ему засчитают победу!
Минуло невыносимо долгое мгновение, и вот, наконец, Душитель ослабил захват и поднялся.
Один его противник остался лежать на песке, обмякший, ужасающе бледный... и, вне всякого сомнения, мертвый. Конан поневоле задумался над тем, что же могло его погубить. Он не заметил никакого удара ножом, не было и крови.
