И я в который раз сделал невозможное – в полете мощно скрутился, так, что аж позвоночник хрустнул, и открытой ладонью мазнул по хвосту твари, которая уже оттягивала его назад для следующего удара.
Истошный визг чудовища резанул по барабанным перепонкам. Похоже, ее хвост-струна был богато иннервирован, посему, когда я отсек его «Бритвой», кончик которой торчал из моей ладони, тварь почувствовала нешуточную боль.
Но вряд ли это было победой.
Она ринулась на меня с фантастической скоростью, словно черная молния, занеся над головой оба меча. Я же в результате своего вращения приземлился не слишком удачно – на одно колено, больно ударившись им о пол. Что, впрочем, не помешало мне вскочить на ноги и выстрелить из ружья, которое я, к счастью, не потерял при падении.
А вот дослать патрон уже времени не было.
Выстрел мой тварь не убил и даже вроде бы не ранил. И все же пуля, ударившая в грудь, как раз в то место, откуда руки росли, прыжок той твари притормозила.
Эта паскуда упала на четыре лапы в паре метров от меня, но это была лишь секундная отсрочка. Она вновь резко занесла оба меча, и ударила… в то место, где я находился долю мгновения назад.
На самом деле выбор у меня был небольшой. Рвануться в сторону – и тогда тварь точно меня догонит и гарантированно убьет. Или же ринуться под ее длиннющие руки и попытаться что-то сделать в ближнем бою.
И я попытался.
Бросился вперед; падая, перевернулся на спину и рубанул «Бритвой» так, словно хотел рассечь весь потолок от края до края, при этом отметив, что мой нож вновь пылает огнем цвета чистого неба. Чернота в нем тоже присутствовала, но в гораздо меньшей степени, чем раньше. Чем это объяснить? Сейчас светлое начало внутри клинка победило темное?
Поток моих мыслей прервала горячая кровь твари, хлынувшая мне в лицо, а потом страшный удар отбросил меня к стене. Показалось на секунду, что у меня оторвалась левая рука – но, к счастью, только показалось, просто она перестала что-либо чувствовать. Искры, посыпавшиеся из глаз от двойного удара – лапой твари по плечу и собственной тушкой о стенку, – я усилием воли потушил, изо всех сил сжав веки и тут же открыв глаза. А еще губу закусил так, что кровь в рот брызнула. Помогает, когда нужно быстро прийти в себя и не провалиться в бездну беспамятства.
Помогло. По крайней мере, острота зрения вернулась, и я увидел обломки моего ружья, валяющиеся на полу. Ясно. Огнестрела у меня больше нет, хотя сомневаюсь, что он мог мне чем-то помочь против эдакого чудовища. А еще я знал, что сейчас в отбитую руку придет боль, особенно если это не ушиб, а перелом. Ну, может, не сейчас, может, через полминуты. Но придет обязательно. И за это время нужно очень постараться, чтобы чудовище меня не убило…
А оно могло. Да, я отрубил ей обе руки с мечами, и сейчас эти двухметровые щупальца корчились на полу, брызжа во все стороны кровищей из обрубков. Зато у твари оставались еще четыре мощные лапы и голова на длиннющей шее, которая сейчас повернулась и смотрела на меня не мигая. При этом ее пасть медленно открывалась, растягивалась в стороны, обнажая ряды острых зубов, немного загнутых вовнутрь.
Впрочем, несмотря на столь ужасающую метаморфозу, я, кажется, узнал это лицо… Оно очень напоминало милое в своей юности, но уже тогда довольно жесткое и решительное личико девочки, которая впервые увидела своего отца… Тогда на ее лице неискушенному человеку вряд ли удалось бы разглядеть какие-то проявления чувств, однако мне показалось, что ее губы слегка дрогнули, как у любой девчонки, давно потерявшей надежду – и вдруг нежданно нашедшей ее. Правда, обязательных последующих слез тогда не случилось. Усилием воли девочка-ниндзя подавила в себе эмоции, недостойные воина. И сейчас во взгляде немигающих глаз твари мне тоже почудилось узнавание, подтвердившее, что я не ошибся…
Моя рука, сжимавшая рукоять «Бритвы», опустилась. Я не мог, убив отца, который был мне другом, пытаться убить и его дочь. Даже если она превратилась в чудовище.
И тварь это поняла.
Ее жуткая пасть растянулась в улыбке. Она была явно рада, что отыскала в серьезном противнике слабость, и заранее праздновала победу. Ее голова начала медленно приближаться ко мне, а пасть, растягивающаяся все больше и больше, приняла уже совсем жуткие размеры. Я прекрасно сознавал: еще мгновение – и чудовище просто откусит мне голову, вот только ничего не мог с собой поделать…
И тут внезапно в мою ладонь, сжимавшую рукоять «Бритвы», словно ударила очень болезненная молния, пронзившая мое тело насквозь, доставшая до мозга, в котором внезапно очень четко прозвучали слова Виктора Савельева, сказанные им совсем недавно, когда он был еще жив:
– Помни, что ты мне обещал. И в нужный момент не колеблясь прими правильное решение.
Жуткая пасть приближалась. Я уже чувствовал трупную вонь ее глотки, видел кусочки черно-красного мяса, застрявшие между зубов, – и понимал, что Виктор Савельев при жизни не захотел бы увидеть, во что превратилась его дочь.
А после смерти – тем более…
Пасть растянулась настолько, что верхняя губа закрыла глаза твари. И когда она ударила, клацнув зубами, я резко присел, одновременно махнув «Бритвой» над своей головой…
На этот раз крик был человеческим. Так могла бы закричать девочка-подросток, потеряв равновесие во время катания на роликах и упав на асфальт. Но крик этот, резанувший по моему сердцу словно острым лезвием моей «Бритвы», быстро сменился хриплым бульканьем – отсеченная голова твари катилась по полу, пытаясь втянуть в себя воздух и давясь собственной кровью…
Я отвернулся и пошел по коридору. Сзади меня послышался звук падающего тела – это рухнул на пол обезглавленный труп чудовища. Я шел, сжав зубы и стараясь думать лишь об одном: мне нужно найти того, кто сделал все это. Настоящее, истинное чудовище, из-за которого погибло столько людей.
В том числе и от моей руки.
* * *
Я шел по знакомому коридору, понимая, что уже скоро войду в зону действия потолочных пулеметов, которые заприметил еще в прошлое посещение этого здания. Но я все равно шел, так как пути назад не было. Сейчас наверняка целая толпа бойцов якудза собирается, преодолев мистический страх, подняться на этот этаж – или уже поднимается. Потому следовало поспешить, даже если результатом этой спешки будет смерть.
Рукоять «Бритвы» продолжала слегка покалывать ладонь.
Я опустил глаза.
Клинок, только что сиявший небесной синевой, вновь был цвета глубокого космоса. И я увидел, как в этой космической черноте движутся друг к другу две светлые точки, похожие на маленькие звезды.
Я улыбнулся.
Бывает, что в жизни истинно любящие сердца не могут понять друг друга, обижаются, злятся, предают, искренне, как им кажется, ненавидят того, кто на самом деле роднее и ближе всех на свете. И лишь смерть открывает им глаза на истинное положение вещей. Смерть, которая срывает с человека шелуху его тела и грязь с души. И тогда остается лишь ками. Чистая, незамутненная энергия, истинная суть человека, его настоящее «я», которое он порой так старательно пытается задавить в себе. Я видел две звезды, тянущиеся друг к другу, и верил, что сейчас ками Виктора Савельева и его дочери наконец-то обрели друг друга…
А мне тем временем оставалось пройти совсем не много. В конце коридора я видел стальные створки от пола до потолка, в которые, думаю, без особого успеха можно было бить крепостным тараном. И еще я заметил, что щели в потолке над этими воротами, перегораживающими коридор, стали чуть шире, превратившись в самые настоящие амбразуры.
И тогда я закрыл глаза, представив, как открываю дверь в мир, где все страшное, смертоносное, что есть в нашей вселенной, представляет собой лишь серый туман, не способный причинить вред существу из иномирья. Я знал, что этот переход выпьет из меня последние силы, но у меня просто не было иного выбора.
Я почувствовал, с каким трудом открывается невидимая дверь: похоже, этот путь лишь для сильных воинов, а не тех, кто до предела истощен и физически, и морально. Но мне все-таки удалось протиснуться в приоткрывшуюся щель между мирами – и я сразу же побежал вперед, прекрасно понимая, что у меня есть лишь несколько секунд до того, как мир ками выпьет из меня последние силы…
