Это дало Бетине время подготовиться. Когда очередная жертва Конана упала, и его товарищ обогнул киммерийца с фланга, Бетина нанесла удар. Она прыгнула вперед из низкой стойки, вонзив нож в горло напавшего. Тот носил латный воротник из дубленой кожи, но вместо того, чтобы отразить или задержать клинок Бетины, он направил ее удар вверх. Острие кинжала вспороло горло разбойника. Клинок не достал до мозга, он был слишком коротким, да и рука Бетины оказалась не достаточно сильна, чтобы вогнать острие так далеко. Но она убила врага точно так же, как мог сделать это клинок самого Конана.
— А этот — твой, — сказал Конан. — Я засвидетельствую это перед богами и людьми.
На какой-то миг ему показалось, что девушка собирается поцеловать или даже обнять его. И тот и другой поступок был бы достойной сожаления глупостью на поле боя. Однако девушка удержалась, а затем они снова закружились в вихре битвы. Им пришлось надолго встать спиной к спине и защищаться. Неудачная поза для обмена поцелуями, даже если руки свободны.
Общими усилиями Конан, Бетина и афгулы перебили или отогнали большинство разбойников. Теперь те, кто уцелел, держались на почтительном расстоянии. У одного из разбойников оказался лук, и он не побоялся попасть в своих. Стрелы засвистели вокруг Конана и Бетины.
— Лучше ложись, девочка!
— Я не девочка, а этот лучник и в верблюда не попадет в собственном шатре.
— Может быть, но и худшие лучники, случалось, убивали хороших людей.
Киммериец подхватил Бетину и швырнул в канаву.
— Фарад?!
— Здесь, мой вождь.
— Побудь немного в обществе этой дамы. Если понадобится — сядь на нее верхом.
— Если ты это сделаешь, Фарад, то никакая женщина никогда больше не доставит тебе удовольствия, — воскликнула девушка.
— У меня разбито сердце.
— Я думала не о твоем сердце, Фарад.
Велев остальным афгулам оставаться на своих местах, Конан растворился в темноте. Он действовал вопреки своему боевому опыту, но его что-то тревожило. Всадники не поскакали в атаку на лагерь, хотя он все еще слышал ржание их лошадей неподалеку.
Да и третья труппа разбойников тоже не вступала в бой и вообще не показалась на глаза. При всем, что видел киммериец, они могли лишь погрузиться в землю или, отрастив крылья, улететь к звездам. Ему не хотелось покидать своих афгулов, но он знал, что в рядах туранцев не найдется воина, более способного к ночной разведке, чем он сам. Если кто и мог узнать, почему всадники не нападали, то только киммериец.
Конан дважды чуть не поплатился жизнью за ответы на свои вопросы. Первый раз это произошло, когда он обогнул отрог невысокого песчаного бархана и наткнулся на группу лежавших в засаде дикарей. Те лежали как мертвые, и даже уши Конана не уловили в ночи их дыхания. Конан же двигался с такой кошачьей грацией, что воины, прислушивающиеся к совсем другим звукам, не услышали шагов северянина.
Четыре стрелы вылетели разом, и лишь милость богов (не говоря уж о собственном умении киммерийца молниеносно упасть и откатиться) не дала какой-нибудь из них причинить ему серьезного вреда. Конан подполз на расстояние вытянутой руки к ближайшему дикарю, выдернул его из укрытия, как мальчишка, срывающий с дерева грушу, и выставил его перед собой как щит.
— Кто ваш предводитель? — прошептал киммериец.
— Бетина, — ответил кто-то, и на него сразу зашикали несколько других воинов, явно не разобравшихся, в чем дело.
А затем голос, принадлежавший, как это ни невероятно, пожилой женщине, предложил:
— Встань-ка, чтобы я могла тебя разглядеть.
Конан ответил грубым предложением насчет того, что старуха могла сделать со своей идеей. Он услышал тихий смех. Смех, а не старушечье кудахтанье, который мог исходить от женщины едва ли старше Бетины.
— Нет. Клянусь Кромом, Митрой и всеми законными богами, я прокляну любого, кто тронет тебя без моего дозволения.
Конану пришло в голову, что если старуха, которой он не имел никаких оснований доверять, даст свое дозволение, то он станет покойником еще до того, упадет на землю. Второй раз лучники не промахнуться.
Но эти люди вели себя не как враги. Если они не были ему врагами, то не стоило обижать их. К тому же, Конан теперь разглядел головной убор человека, которого использовал как щит. Было еще слишком темно, чтобы разобрать цвета, но узор на головном уборе был такой же, как у Бетины.
Конан встал, не отпуская пленника.
— Отпусти Горока. — Старуха говорила тоном человека, привыкшего приказывать. «Кто она? Мать Бетины? Колдунья племени?» Кем бы они ни была, Конан решил, что к словам этой особы следует прислушаться. Хотя, прежде чем освободить Горока, он обнажил и меч, и кинжал.
— Да-с-с-с. — Единственное слово, которое прошипела старуха, неприятно напомнило Конану о звуках, слышимых в храмах Сета — Большого Змея, когда наступало время выпускать священных змей.
Конан поклялся, что если старуха сейчас превратится в змею, то это будет ее последним деянием в этом мире.
Но вместо этого старуха снова рассмеялась:
— Дурни! Это же тот воин, с которым путешествует Бетина! Я видела его во сне, и после этого кто-нибудь из вас посмеет отрицать, что я настоящая прорицательница?
Никто не посмел. Старуха и впрямь говорила, как какая-нибудь древняя деревенская ведьма Киммерии, одна их тех женщин, которых почитали и страшились, даже когда те бывали в хорошем настроении.
— Я друг Бетины, — объяснил Конан, тщательно подбирая слова. — Если вы ей родня или друзья, то я едва ли могу быть вашим врагом.
— Ш-ш-ш! — прошипел кто-то. Конан услышал этот универсальный призыв к молчанию и пригнулся, напружинившись. Сделав это, он понял, почему всадники еще не атаковали. Либо они были товарищами этих воинов и, следовательно, союзниками, либо они увидели кочевников и маневрировали, разворачиваясь, чтобы напасть на них.
Конан не знал никакого бога, которого можно было истинно и надежно подкупить жертвоприношениями. Знай он его, то с радостью пообещал бы такому богу все, что только можно вообразить, лишь бы только разобраться в том, что происходит.
Наверное, какой-то бог услышал часть безмолвной просьбы киммерийца. Разбойники-всадники устали ждать.
Как бы там ни было, слова киммерийца оборвал цокот копыт. Конан рванул к более возвышенному участку местности и увидел, что другие тоже двинулись следом за ним. Не побежала лишь старуха, но она шла достаточно живо для человека своего возраста.
Если ее смех солгал, не была ли она ведьмой?
Вполне вероятно, нашептывал Конану голос опыта. Он также говорил киммерийцу, что мало кто из владеющих магией служил какому-нибудь доброму делу. Но если эта женщина и впрямь друг Бетины, то их цели могут совпадать.
