Конан бежал, думая о том, что осталось позади. Остановился он только в большой пещере, с твердым полом и низким потолком. Огненные улитки мирно сидели на стенах. Все было спокойно.
– Как твоя рана? – спросил Конан, опуская крестьянина на холодный пол с мелкой каменной крошкой.
– Пустяки, – отозвался Гилван.
– Я все же посмотрю. – Конан бесцеремонно ощупал рану юноши. Пальцы у него были сильные и действовал он достаточно грубо для того, чтобы Гилван не сдерживал стоны. – Действительно, пустяки, – подытожил он. – Рана поверхностная, по сути, ты только порезал кожу. Так что пойдешь сам. Больно, но двигать ногой ты вполне можешь. Обойдешься без моей помощи.
– Помоги мне встать, – сказал Гилван.
Конан протянул ему руку и поднял. Крестьянин, скорчив страдающую мину, проковылял несколько шагов, и вдруг замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие.
– Я чувствую ее запах! Запах нашей принцессы! Он немного изменился, но я все равно узнаю его! Она была здесь совсем недавно.
Обезьяна по имени Лунь тоже чувствовала этот запах, но поскольку ничего не могла сказать людям, просто устремилась по следу.
– И твой зверь тоже почувствовал! – закричал Гилван и устремился за обезьяной так рьяно и с такой прытью, что даже позабыл прихрамывать на раненую ногу. Но через несколько шагов вспомнил.
Запах женщины снова вел мужчин. Настойчиво звал к себе, не давая передышки. Прошло немало времени, прежде чем посреди огромной пещеры они увидели пирамиду, на вершине которой стоял полупрозрачный светящийся куб. Внутри двигались какие-то тени. Свет становился то тусклым, то снова разгорался. К вершине пирамиды вела лестница с высокими ступенями.
– Кром, что это? – воскликнул Конан.
– Что бы это ни было мы должны спешить! Я чувствую, что Гизелла в опасности! – отозвался Гилван.
Лунь первым кинулся вперед, остановившись лишь на мгновение перед самой пирамидой и что-то подняв с земли. Конан и Гилван догнали обезьяну на второй ступени. Несмотря на всю свою ловкость, по ступеням обезьяна передвигаться толком не умела, к тому же одна ее лапа была занята. В маленькой ладошке зверек что-то сжимал. Конан подхватил обезьяну и посадил к себе на плечо. Чем выше они поднимались, тем быстрее становилось биение света. Вскоре людям стало казаться, что свет уже мерцает у них внутри. Этот свет обжигал и высасывал силы, словно солнце в песчаной пустыне где-нибудь посреди Черных королевств. На верхней площадке Лунь спрыгнул с плеча Конана и шагнул к стене куба. Так, будто ее вовсе не существовало. И прошел сквозь нее! Гилван схватил Конана за локоть.
– О, Кет, повелитель мрака! – сказал он и собрался повторить эту фразу, но не успел, потому что голова обезьяны высунулась из стены.
Крестьянин забыл закрыть рот.
– Иллюзия, – сообщил Конан. – Не бойся, такие фокусы умеют делать даже в публичных домах Кхитая.
Он, конечно, соврал, но юному крестьянину это пошло во благо. Он закрыл рот и перестал трястись.
– Я пойду первым, – заявил Конан и шагнул сквозь стену. Словно легкий порыв теплого ветра коснулся его – и больше ничего. Гилван шагнул вслед за ним.
То, что они увидели внутри, заставило их мгновенно забыть о каких бы то ни было страхах и фантазиях. Реальность затмевала любую ложь.
Громадный шестирукий младенец, розовый, как будто только что родился, с закрытыми глазами нависал над принцессой Газеллой, а из его широко разинутого рта выползала розовая многоножка.
Гизелла стояла на коленях и тряслась, как в лихорадке. Из ее темени навстречу многоножке медленно двигалась пиявка. Черная кожа пиявки лоснилась, и в ней отражался свет от стен куба, а потом стали заметны и буквы. Кожа пиявки сделалась как будто прозрачной, и внутри появились лица, подобные человеческим, но не совсем человеческие. Это были лица подземных дикарей. Испуганные лица. А потом одно из них лишилось носа, а из глаз и носа второго полилась кровь. Другие лица исказились от страха – и вдруг в них возникло нечто нечеловеческое. Вместо лиц – вытянутые мордочки с черными бусинками глаз.
И то же мгновение это видение исчезло. Розовая многоножка принялась пожирать пиявку. Она глотала ее, толчками продвигаясь вперед, словно змея, глотающая мышь.
Все тело принцессы Гизеллы била крупная дрожь. Пот катился градом. Голова моталась из стороны в сторону. Она должна была кричать, вся ее поза и напряженные мышцы свидетельствовали об этом, но она не кричала. На миг Гилван увидел лицо принцессы. На ее губах выступала кровавая пена.
Тахор, ящероподобный демон, находился тут же, но Гилван не замечал его, потому что во все глаза смотрел на принцессу. Но Тахор заметил его – и хвост демона заходил из стороны в сторону, как будто у разозлившегося кота.
Конан одним движением выхватил из ножен меч. Гилван кинулся к принцессе – и в этот момент словно кто-то невидимый схватил Гизеллу за волосы и поднял вверх. Она, наконец, закричала – и этот крик был ужасен. А затем ноги у нее подкосились, и она повалилась прямо на руки Гилвана. Он едва сумел удержать ее. Длинные черные волосы разметались по земле.
– Гизелла! – воскликнул юноша.
Принцесса больше не кричала. Она смотрела на него мутным взором и вряд ли понимала, что происходит, и кто перед ней. Тело ее стало мягким, как воск. Все мышцы, только что напряженные до предела, расслабились.
Лунь разжал маленькую ладошку. В ней был небольшой продолговатый камешек черного цвета, гладкий, будто обкатанный морем. Пальчики Луня не смогли удержаться от того, чтобы погладить камешек. Его поверхность тянула к себе.
Лунь чувствовал, что это не простой камень. Именно поэтому он подобрал его у подножия пирамиды.
Прошло всего лишь мгновение, прежде чем Лунь вновь сжал ладошку. А потом кинул камень в многорукого розового урода.
Кхадес задрожал. Тело его стало словно плавиться, как будто было сляпано из воска. Широкий лягушачий рот стал мягким и поплыл в сторону, но напоследок успел произнести:
– Убей его! – И розовый урод распался на несколько бесформенных кусков, поплывших в воздухе, словно масло в воде.
Тахор бросился на Конана. И чтобы подбодрить себя, прорычал:
– Умри! – Но киммериец, и прежде неоднократно слышавший этот призыв, не собирался исполнять его.
Тахор дрался с ним на равных. Он не мог достать его ни хвостом, ни руками, ни, тем более, зубами. Ни одно из этих обычно смертельных для человека средств убийства на киммерийца не действовало. Он легко уворачивался и защищался мечом. Но и его меч не мог нанести существенного урона противнику. Тахор действовал осторожно – он все еще хотел жить.
