– Рада за них, – отрывисто сказала Елена.
– Разве ты не хочешь стать женой богатого владыки?
– Я и так замужем!
Служанка вздохнула.
– Юсуфа-челеби не волнуют такие мелочи.
– Ну тогда его бородатая голова недолго задержится на плечах!
Тут пара девушек торопливо внесла сложенные платья.
– Тебе надо переодеться.
Мелиссина раздраженно пожала плечами. Бежать сейчас, из хорошо охраняемого дома, было глупо – поймают. И впредь будут присматривать.
Нельзя позволять эмоциям возобладать над рассудком.
Коль уж ты оказалась в плену, надо тщательно просчитывать каждый шаг, обдумывать каждое слово, каждый взгляд.
Елена почувствовала прилив злости. Ну как можно было так глупо попасться? Наивно довериться… этому… этому…
Слов нет для выражения! Проклятый кулуглис!
Ничего, туареги – прекрасные следопыты, они обязательно найдут ее!
Мелиссина усмехнулась не без горечи: ты, подруга, реально помолодела. И не только телом, но и умом.
Амеллаль, может, и найдет ее – на суше. Однако как только «красивую и умелую женщину» отведут на корабль – всё.
Туарег и море несовместимы. Так что думай сама. И надейся только на себя. Олег непременно вызволил бы ее, но он не знает и не может знать о том, где она и что с нею.
Следовательно, запасемся терпением и не будем перечить тем людям, что простодушно считают тебя своею пленницей, которую можно выставить на продажу.
Стоп. Ты опять заносишься, подруга.
Тебя выставят на продажу, как породистую лошадь, как…
Спокойствие, только спокойствие. Помнится, как-то в Каире, когда Игнатий Фока представлялся купцом, ты изображала белую невольницу.
Было противно, да, но что же делать? Иногда необходимо принимать правила чужой игры, чтобы потом, выбрав нужный момент, сделать свой ход – и победить.
Терпи, подруга. И жди.
– Покажи, – потребовала Елена.
Служанка проворно развернула джалабию из дорогой ткани цвета красного коралла, с вышивкой золотом на вырезе и рукавах.
Стянув с себя накидку и рубаху, Мелиссина довольно приподняла руками свои груди, заметно подтянувшиеся и по-молодому упругие.
Хорошо выглядеть молодой! Особенно когда рассудок соответствует твоему реальному возрасту, давно уже не нежному.
Надев джалабию и сменив шаровары из грубой ткани на тончайшие и легкие, полупрозрачные, как колготки из лайкры, Елена прикрыла пышную гриву волос кокетливой шапочкой, вышитой мелкими жемчужинками и бисером, – головной убор с поклоном подала одна из девушек, с восторгом глядевшая на Мелиссину.
– Скажи-ка, – небрежно осведомилась Елена, – а известен ли тебе один тутошний торговец по имени Корнелий?
– Такой весь в черном и со шрамом на щеке, как буква «даль»?
– Он самый.
– Его тут все знают! Он и с Юсуфом-челеби дела имел. Две или три луны назад хозяин продал ему четырех белых мужчин. Корнелий сильно обрадовался и щедро заплатил Юсуфу-челеби.
– Эти мужчины… Их привел Саид?
Старшая служанка покривилась.
– Саид очень грязный и подлый. Да, это он привел тех четверых. Только… Корнелий – не торговец.
– Не торговец? А кто тогда?
– Не знаю… Только Юсуфу-челеби он заплатил куда больше за тех четверых, нежели выручил за них, продав голландцам.
– Голландцам? Тебе даже это известно?
Служанка польщенно улыбнулась.
– Пусть мужчины считают нас глупыми, но мы-то знаем, что тут и как на самом деле. К Юсуфу приходили рыцари с Мальты и рассказывали, как некий Корнелиус почти даром отдал четверых белых рабов на голландские галеры.
– Вот как… Так кто же он, этот Корнелий?
– Никто не знает, но все его… побаиваются. Говорят, колдун он.
– Красавица! – раздался писклявый голос.
Обернувшись, Елена оглядела Юсуфа-челеби как мерзкое насекомое, но тот лишь расплылся в сладчайшей из улыбок.
– Проводи ее, Лейла, – распорядился он.
Старшая служанка поклонилась и повела Мелиссину в довольно просторный внутренний дворик.
Он был замощен камнем, а дом, окружавший патио, выходил на него крытой галереей.
Тонкие колонны поддерживали резной навес, выложенный фаянсовой плиткой, синей с белым, как гжель.
Дом был выстроен в форме буквы «П», но высокий каменный забор замыкал стены в четырехугольник, надежно прикрывая двор и обеспечивая уединение.
Открытых мест, где бы чувствовался солнцепек, было мало – раскидистые деревья давали густую тень.
В патио хватало народу – купцы арабских кровей, в своих халатах, чалмах и тюрбанах, составляли живописную конкуренцию цветочным клумбам.
Прямо посреди дворика, в зыбкой тени пальм, был расстелен большой ковер. На нем пугливо жались три девушки в шароварах и блузах, просвечивавших на солнце.
Мужчины шумно оценивали их прелести, будто барышники, знающие толк в лошадях.
– Видишь того худого араба в белом бурнусе? – прошептала Лейла. – Это Толстый Абдулла, большой охотник до женщин. Он самый опасный из них изо всех. Тебе туда.
Презрительно фыркнув, Елена продефилировала на солнце, дразняще покачивая бедрами.
Ее бесили эти вонючие мужики, вздумавшие торговать бедными невольницами. Пусть у них хоть во рту пересохнет!
Появление новой красотки оборвало разговоры. Торговцы буквально пожирали Мелиссину глазами, а она отвечала им неласковой усмешкой.
Юсуф подсеменил и прошипел:
– Разденься!
Елена оглядела сборище купчиков, потевших от вожделения, и небрежно стянула платье. По патио пронесся стон.
– Пять тысяч курушей! – воскликнул Толстый Абдулла. Его остроносое лицо со впалыми щеками казалось изможденным.
– Семь тысяч! – подпрыгнул жирный, расплывшийся турок, колыхнув всеми своими многочисленными складками.
– Десять тысяч, – веско сказал бронзовокожий мавр великанского роста в роскошном тюрбане, спокойно разглядывавший Елену и, судя по всему, получавший от этого чисто эстетическое удовольствие, без налета эротики.
– Десять пятьсот!
– Одиннадцать!
– Пятнадцать тысяч! – выдохнул Абдулла, бледнея.
– Двадцать пять тысяч, – объявил мавр, и всеобщий выдох словно обозначил границу допустимого.
Ни слова не сказав, перекупщики словно признали: «Я – пас!»
Юсуф-челеби сделал суетливый жест Мелиссине: одевайся! Продана.
Елена прошла в дом, окунаясь в тень, как во мрак, а в ушах всё звучала цена, за которую ее продали. Ее! Продали!
Лейла сунула женщине в руку чашу с соком, и Сухова выпила его весь.
Ничего… Это еще не конец света.
Показался Юсуф, и Мелиссина еле сдержалась, чтобы не сдавить его грязную шею. Побрезговала.
