— Дмитрий Николаевич, — в голосе капитана послышалось раздражение от необходимости объяснять очевидные вещи. — Найти мало, надобно уберечь от прочих соискателей!
— Так пошлите с ними Панпушко, — прикинулся шлангом Будищев.
— Чтобы казаки у нас опять из-под носа целую сотню пудов фуража увели? — хмыкнул Полковников. — Благодарю покорно!
— Ну, во-первых, не сотню, — рассмеялся моряк, припомнив ту историю, а вот что «во-вторых» сказать не успел, поскольку к ним мчался ординарец от Скобелева.
— Их превосходительство приказали артиллерии занять вон ту высоту и обстрелять Денгиль-тепе! — прокричал им офицер в косматой кавказской папахе.
— Однако! — покачал головой капитан, глядя на возвышающийся над местностью курган с очень крутыми склонами, потом обернулся к прапорщику и почти умоляющим тоном попросил: — Дмитрий Николаевич, голубчик, вы все одно постоянно находитесь в резерве. Позицию вам оборудовать — тьфу и растереть — не то, что нам многогрешным. Приглядите за фуражирами, а?
— Ладно, — нехотя согласился Будищев, не отрываясь при этом от бинокля.
— Так я на вас надеюсь! — повеселел Полковников и приказал подчиненным выдвигаться.
В одном капитан был прав. Пока их отряд шел к Денгиль-тепе, противник старался держаться подальше от русских колонн и лишь иногда небольшие партии степных наездников маячили на горизонте, не решаясь приблизиться на расстояние верного выстрела к «белым рубахам». Пару раз по ним все же выстрелили шрапнелью, совершенно отбив, таким образом, охоту подходить ближе. Так что случая отличиться у морской батареи пока что не было, и ее все время держали в резерве.
Как только конные артиллерийские упряжки оказались у подножия кургана, выяснилось, что его склоны куда более отвесны, чем показалось издали. О том чтобы втащить на его вершину всю полубатарею, нечего было и думать, а потому Полковников решил ограничиться одним орудием. Но даже его доставить на место оказалось совсем не просто. Лошади для этой цели не годились совершенно, так что надежда оставалась только на людей.
С огромным трудом, буквально на руках, артиллеристам удалось доставить свою пушку на вершину. Пару раз стальная махина едва не сорвалась вниз, грозя передавить следовавших за ней подносчиков снарядов, но, к счастью, все обошлось. Полковников, видя, как трясутся руки у смертельно уставших наводчиков и фейерверкеров, сам стал к прицелу и произвел первый выстрел в сторону вражеской цитадели. Пролетев примерно половину расстояния до Денгиль-Тепе, граната врезалась в землю и бессильно разорвалась, подняв лишь кучу песка. Исправив прицел, русские артиллеристы выпалили еще несколько раз, но так и не достали до противника.
— Куда же вы палите? — с досадой прокомментировал их стрельбу Будищев. — Там расстояние километров восемь, а то и больше!
— Чего? — встрепенулся, услышав очередное непонятное слово Шматов.
— Того, — отмахнулся прапорщик. — Мужики корячились, а все без толку!
— Такая доля у нашего брата-мужика, — философски заметил Федя.
Между тем, кое какие последствия у столь неудачного обстрела все же были. Как оказалось, у текинцев тоже была артиллерия, и их канониры решили ответить ударом на удар. Сначала над их цитаделью вспухли клубы белого дыма, потом донесся звук выстрела и поблизости от одного из казачьих разъездов звучно шлепнулся вражеский снаряд. Впрочем, действие последнего оказалось еще меньшим, чем у русского. То ли это было ядро, то ли никто не удосужился снарядить бомбу порохом, но, немного покрутившись, вражеский гостинец затих, так и не произведя никакого эффекта. Впоследствии выяснилось, что все снаряды текинцев таковы, и вскоре на них вообще перестали обращать внимание.
Между тем, вокруг крепости стали появляться все новые и новые группы наездников. Сначала они вели себя довольно пассивно, но затем стали объединяться, как соединяются между собой капли ртути, и вскоре образовавшаяся таким образом толпа двинулась на немногочисленный еще русский отряд. Казаки не стали рисковать, и, обстреляв противника из берданок, поспешили отойти. Оказавшаяся на вершине пушка, несколько раз довольно удачно ударила по текинцам шрапнелью, но поскольку таких снарядов к ней доставили немного, Полковников был вынужден перейти на не столь действенные гранаты.
Положение сложилось если не критическое, то довольно близкое к тому. Передовая пехотная колонна только подошла к Егин-Батыр-кале и не могла поддержать зашедший далеко авангард. Казачьи сотни оказались слишком рассеяны и вряд ли сумели бы выстоять против одновременной атаки нескольких тысяч текинских всадников, а стоящие у подножья артиллеристы оказались без командования, поскольку оба офицера находились сейчас на вершине кургана.
— Богачев, какого лешего ты сопли жуешь? — заорал на растерявшегося фельдфебеля Будищев. — Снимай пушки с передков и жарь по басмачам!
— Уходить надо, вашбродь, — глухо пробормотал тот, — не ровен час, прорвутся и захватят пушки!
— Я тебе, твою мать, уйду! — вызверился прапорщик. — А ну снимайте с передков и заряжайте.
— Чем заряжать? — с надеждой в голосе спросил отчаянный фейерверкер с говорящей фамилией Анчуткин [3].
Вопрос был не праздным. В снарядных ящиках имелись чугунные гранаты, новомодные диафрагменные шрапнели [4] и немного старинной картечи. Самой действенной против открытой живой силы противника была, разумеется, шрапнель. Но для ее применения нужно было рассчитать угол возвышения орудия, определить расстояние и выставить трубку, чтобы она обрушилась на врага сверху и выкосила его подобно тому, как коса-литовка срезает сочную зелень на заливном лугу. Проблема была лишь в том, что ничего из вышеперечисленного Дмитрий не умел, а времени на эксперименты не было.
Гранаты были хороши против строений и иных не слишком прочных укрытий, но в пустыне они часто зарывались в рыхлый песок и потому теряли в эффективности. Оставалась…
— Заряжай картечью! — приказал Будищев.
— Слушаюсь! — одновременно отозвались Анчуткин и мысленно простившийся с жизнью Богачев.
Получив приказание, артиллеристы действовали как автоматы. Сняли орудия с передков, ездовые за неимением иного укрытия отвели коней в сторону и взялись за винтовки, а канониры тем временем зарядили пушки и навели их на приближающуюся кавалерийскую лаву.
— Как только подойдут, бейте в упор! — отдал свое последнее приказание прапорщик и, обернувшись к Егорычу заорал: — Вперед!
Старый солдат понял его с полуслова и щелкнул кнутом. Получив порцию лошадиного допинга, упряжки вихрем полетела навстречу врагам и судьбе. Дмитрий не зря так придирчиво выбирал ездовых для своих тачанок, а затем нещадно их муштровал. Оказавшись перед противником, они мигом развернулись и так же лихо помчали назад, а руки стрелков тем временем легли на рукояти и большие пальцы вжали гашетки. Почти одновременно зарокотавшие пулеметы плеснули свинцовые струи в догонявших их текинцев и те принялись рвать их тела, сбивать с ног лошадей, вызывая хаос и неразбериху в атакующей лаве. А когда боевые колесницы покинули сектор обстрела русских пушек, в дело вступила картечь.
Тяжелые чугунные пули, заботливо уложенные рядками на жестяные поддоны, вырвались из пушечных жерл и проделали три широких просеки в атакующей коннице, смешав остатки всех, кому не посчастливилось попасть под удар, с землей и друг с другом. Несколько сотен только что еще живых и чувствующих существ, мгновенно превратились в кровавое и грязное месиво, а те немногие кому посчастливилось уцелеть, бросились прочь, в панике нахлестывая своих знаменитых скакунов. Но мало кому из них судилось спасти свою жизнь в тот день, ибо в след отступающим хлестнули очереди пулеметов, а к артиллеристам наконец-то прибежал запыхавшийся Полковников.
— Полубатарея, слушай мою команду, — срывающимся голосом закричал офицер. — Трубка — пятнадцать, прицел сто двадцать…
— Бац-бац и мимо, — устало отозвался Будищев, вытирая пот с взмокшего лба.
— И ничего не мимо! — восторженно заорал Шматов, глядя как шрапнель накрыла бегущих с поля боя всадников, а в большую группу текинцев на левом фланге врубились сотни таманцев во главе со Скобелевым.
