Дела у лейтенанта Бек были и впрямь хуже некуда.
Двигатели транспорта были мертвы. Кислород истекал в пространство сразу через несколько пробоин. И главное – транспорт несло прямо на осмеянного только что снеговика с титановым бюстом!
Матвей принял решение мгновенно. Его «Краб» пулей ринулся вперед, пренебрегая опасностями в виде десятков метеоритов кометного арьергарда.
Хвала Пущину, сверхопытному пилоту, который безо всякой болтовни в эфире разгадал замысел Матвея и принялся ему подыгрывать, круша своими сверхмощными лазерами главного калибра настырные метеоритные орды.
Надо признать, если бы не Пущин, шансы Матвея сблизиться с «коровой», пройдя невредимым через густой поток метеоритов, были бы огорчительно малыми.
Как обычно и бывает в космосе, юпитерианский газосос разросся из крошечной шахматной фигурки в устрашающего исполина, заслонившего Матвею полнеба, с пугающей стремительностью. В те же секунды и «корова» Ираиды из мигающей абстрактной отметки на экране радара превратилась в зримый, грубый, обшарпанный корабль, годящийся «Крабу» Матвея в дедушки.
Еще пять секунд сближения – и обе клешни «Краба» опустились на решетчатые фермы «коровы», на которых были отнесены от корпуса различные антенные и сенсорные комплексы.
Корвет Матвея обосновался над кормой «коровы». Было в этом зрелище нечто игриво зоологическое, в духе передач, которые крутят на канале «Планета зверей», когда детское время кончается, после одиннадцати…
– Ираида, не бойся, свои!
– Это ты, Матвей? – угрюмым голосом осведомилась пилотесса. – А я уж катапультироваться собралась, прижав к груди своего счастливого медведя.
– Как его, кстати, зовут? – спросил Матвей, в основном чтобы отвлечь Ираиду от мрачных мыслей.
– Он у меня без имени, – ответила она с какой-то трогательной, невоенной застенчивостью. – Но, когда надо, я его Масей зову.
– Мася, значит, – задумчиво кивнул Матвей. – Моисей то есть…
Ведя этот психиатрический в своей непринужденности разговор, Матвей, работая попеременно бортовыми и носовыми дюзами, уводил транспорт Ираиды (и заодно свой корвет) с гибельной траектории.
«Как же это нелепо – погибнуть в столкновении с похожим на злую снеговую бабу газососом, после того как удалось счастливо избежать двух убийственно плотных метеоритных роев, сопровождающих комету!» – нервничал Матвей.
Все решали считанные метры. И, как предупреждал лидар, этих-то метров – двух или трех – им остро не хватало. Правая клешня «Краба» Гумилева должна была воткнуться в обшивку верхнего блока станции, обрекая на верную гибель и его корвет, и «корову».
И тогда Матвей выстрелил. Просто выстрелил из главного калибра в голову снеговой бабы.
Лазерные лучи вырвали из нее неожиданно крупный кусок. В образовавшуюся прореху легко прошли бы и два, и три «Краба».
Не говоря уже об одном.
– Скажу тебе честно, Матвей, вначале ты показался мне нюней и маменькиным сыночком. Но теперь вижу: ты парень что надо! – выкрикнула ликующая Ираида.
И тут, будто бы издеваясь над ними с их напряженной серьезностью, в эфир вернулся бесконечно счастливый Ювельев.
– Мужики! Мы все миллионеры! Вы слышали меня? Миллионеры! Пока вы там метеориты били, я нарыл четыре центнера неквантуемого вещества! Четыре долбаных центнера! Чистейшего, можно сказать девственного эн ка вэ!
Матвей молчал. Субординация! Высказываться надлежало старшему в группе, Пущину. Но Пущин не торопился – нагнетал.
Наконец в эфире раздался его грозный командирский басок:
– Ну, значит так, Ювельев. Живой? Отлично. Об остальном на базе поговорим.
Первым состыковался с фортом Пущин. Его «Краб» был самым старым из всех. Не удивительно, что в ходе стыковки у него отвалился кожух хвостового лидара.
Вторым воссоединился с родной базой Ювельев.
Ну а «корова», ведомая корветом Матвея, пришла самой последней. Передав у самого форта искалеченный транспорт Ираиды дежурному буксиру-спасателю, Матвей с облегчением разжал стальные объятия и ушел на стыковку.
В ангаре к нему устремилась целая толпа: техники, медики и пилоты «дивизиона смертников», которые следили за приключениями отважной четверки по трансляции Боевой Сети.
Вопросы сыпались градом.
– Вы не ранены, Матвей Степанович? – хотел знать сержант медслужбы.
– Как самочувствие лейтенанта Бек? Реанимацию готовить? – наседал его коллега.
– Кто первым обнаружил комету?
– А правда, что комета из неквантуемого вещества?
– Что это Пущин сегодня не в духе?
– Ну хоть бакены-то развесить успели?
Матвей был так измучен, что счел возможным не отвечать ни на один из вопросов. Но все-таки одну реплику он проигнорировать не смог.
– Как вы оцениваете поведение лейтенанта Ювельева? – спросил рыжеволосый техник (Матвей припоминал, что его зовут Федотом).
– Как я оцениваю? – переспросил Матвей, таращась на техника.
– Да, вы. Как оцениваете? – тушуясь, повторил тот.
Вместо ответа Матвей решительно раздвинул толпу и направился к подмигивающему проблесковыми маячками оружейному погрузчику, рядом с которым снимал летный комбинезон Ювельев.
Матвей шагал широко, сжав руки в кулаки и нахмурив свои густые брови.
Все в его фигуре кричало: не анекдоты он идет рассказывать и не деньги до получки занимать.
– А, Матвей, ты, – вяло пробормотал Ювельев, возясь с заедающей застежкой на животе. – Ох и умаялся же я с этой долбаной кометой… Просто на ногах не стою… А ты, я смотрю…
Но договорить Ювельев не успел: увесистый кулак Матвея врезался в его правую скулу.
Удар был таким сильным и неожиданным, что Ювельев не смог удержать равновесие и упал на спину. К счастью для него, бурты теплоизолирующей алюминиевой фольги, которые беспризорно болтались по полу, несколько смягчили его падение.
Но Матвею показалось, что этого мало.
Ведомый скорее инстинктом, нежели разумом, он поднял деморализованного Ювельева за грудки и провел ему свой фирменный апперкот.
К чести Ювельева, тот не проронил ни звука. И даже не застонал. Хотя удар был крайне болезненным – это Матвей, боксировавший с первых классов школы, знал на собственном опыте.
«Достаточно», – сказал строгий внутренний голос.
Но Матвей не спешил уходить. Тем более что теперь их окружало плотное кольцо зрителей.
Когда дар речи вернулся к Ювельеву, тот прохрипел:
– Да что же ты делаешь, странный ты человек? Я же для всех старался! Это же деньги… Большие деньги! Эн ка вэ в тысячу восемьсот раз дороже золота!
– А жизнь? Жизнь Ираиды – она что, дешевле золота? – в ледяном бешенстве осведомился Матвей.
