поэтому с особым вниманием относился к такому. Например, в пятом по счеты письме, изъятом у некого Тотлебена, учащегося Санкт-Петербургского инженерного училища, адресату настоятельно советовалось развивать в империи минное дело. Мол, минное искусство в сочетании со знанием фортификации поможет ему в будущем.
Какова может быть цель всего этого? Для чего распространяются письма со столь странным содержанием? За ради шутки⁈ Но и у шутки должна иметься цель, как ни говори. Только не видел за ней император ничего. Не верил, словом, в шутку. Слишком серьезно здесь все выглядело.
К слову, вчера он обращался для консультации к профессорам Академии Наук. Спрашивал у светил российской и мировой науки, просил оценить серьезность содержания писем. Те, ознакомившись лишь с малым числом посланий, повели себя, как весьма не адекватные создания. То принимались пучить щеки и насмешливо хмыкать, то, напротив, махали руками и в восхищении кивали головами. К примеру, прочитав письмо, адресованное врачу Пирогову, они совершенно искренне посмеялись над словами о неких маленьких живых организмах, что вызывают человеческие болезни. Мол, только полный профан и неуч мог написать такое. А вот предложение соединить Белое море и Онежское озеро, имеющее выход к Балтийскому морю, оценили очень серьезно. Хвалили, говоря о стратегическом значении такой постройки — военном и экономическом значении.
Словом, цель писем оставалась для императора тайной за семью печатями. Он бы еще понял, если бы автор был движим жаждой наживы и хотел просто на просто продать некие ценные сведения. Некоторые из писем на взгляд Николая Павловича, действительно, представляли собой особую ценность для империи, за что он сам был бы готов заплатить весьма значительную цену. Здесь же адресаты получали все безвозмездно. Перед ними не ставили никаких условий.
— А ведь еще не все письма доставлены… Одному только Господу известно, что есть в других письмах, — рассуждал император, просматривая свои записи в блокноте. В заметках, сделанных ранее, он уже высказывал такое опасение. Ведь автор мог писать и нечто, представляющее ценность для воинского состояния государства. А вдруг такое попадется в руки врагов империи за рубежом? Они же с радостью воспользуются новым знанием, чтобы нанеси удар по России. — Кто же ты такой? Может провидец? Брат, упокой Господь его душу, предупреждал его, что на Руси есть такие старцы, которые могут прозревать будущее…
Перед глазами, словно наяву, возник образ умершего брата, покойного императора Александра I, предупреждавшего его о грядущих великих победах и великих бедах. Просил позаботиться о российском народе, что вручал ему на царствование. Николай Павлович вздрогнул и мотнул головой, испугавшись чересчур реального видения. Видно, слишком засиделся он за бумагами. Почитай, уже глубокая ночь, а он все сидит.
Император встал из-за стола и с хрустом потянулся. Затекшее тело тут же отозвалось истомой. Правда, устал. Не железный чай, как говорит супружница. Улыбнувшись, мужчина направился к выходу из кабинета.
— Ваше, императорское величество, — уже у двери его встретил осторожный стук, за которым в кабинет протиснулась сухопарая фигура его бессменного стаст-секретаря, Танеева. — Прошу меня извинить за беспокойство… С Военной Кавказской линии только что доставлен пакет. Чрезвычайно серьезно, ваше императорское величество.
Хозяин кабинета тяжело вздохнул. Понимал, что отдых ему сегодня уже не светит. Лицо Танеева, всегда отличавшегося открытостью чувств, было чересчур серьезным. Значит, дело не терпит промедления.
— Что там у тебя, Александр Сергеевич? — сделав над собой усилие, император еще на какое-то время отогнал от себя усталость. Он был снова готов к работе. — Неужели горцы снова зашевелились? Чай у Вельяминова силенок достаточно, чтобы вновь хорошенько им наподдать. Или чего другое случилось? Давай, — красноречивое молчание статс-секретаря говорило о многом.
Пакет перешел в его руки. С хрустом надорвав его, достал письмо и сразу же углубился в чтение.
— Хм… Даже не знаю, что на это сказать, — задумчиво произнес император после долгого молчания. Он сложи руки за спиной и прошел к окну, за которым уже начало рассветать. Довольно долго находился в таком состоянии, ничего не говоря, ни шевелясь. Застыл в раздумьях. Такое с ним бывало, когда проблема оказывалась весьма непростой и не имеющей однозначного решения. — Какой-то цирк… с конями получается. Чтобы генерал-лейтенант Вельяминов предал интересы империи, не верится, право слово… Скорее я поверю в свое умение мазать картины, — живопись, как известно, он едва ли не презирал. Считал малодостойным занятием. — Только изложенные здесь обстоятельства весьма красноречивы.
Покачав головой, снова поднес к глазам донесение одного из высших сановников, что находился при ставке генерал-лейтенанта Вельяминова и был, по существу, оком императора. Сообщалось о том, что командующий военной кавказской линией нарушил присягу Отечеству, вступив в договоренности с заклятым врагом России имамом Шамилем. Указывалось, как минимум, на их три личные встречи, что выглядело совершенно возмутительным. Как высшее военное лицо на Кавказе могло встречаться с тем, кто сражается против империи?
Николай Павлович на секунду отвлекся, с силой растерев переносицу. Вдруг появилась головная боль, становившаяся все сильнее и сильнее.
В заключении донесения приводился и вовсе возмутительный случай, который ничем иным, как предательством, нельзя было и назвать. Генерал-лейтенант Вельяминов устроил совместно с имамом Шамилем самые настоящие игрища, в которых участвовали и горцы, и русские солдаты. Как такое, вообще, было возможно?
— Dasistfantastisch! — совершенно непроизвольно император перешел на немецкий язык, что было знаком его глубокого изумления. Сказывалось, его обрывочное образование, когда юного великого князя готовили к роли просто военного, а не правителя великой империи. — Они там сошли с ума… Какие еще олимпийские игры? — он даже повернулся к Танееву, словно пытаясь в его лице найти хоть какой-то ответ на свой риторический вопрос. — Александр Сергеевич, что это такое? Надо же Олимпийские игры…
По мере чтения заключительно куска донесения, его удивление становилось все более впечатляющим. Там сообщались такие вещи, которые просто не укладывались в его голове.
[1] ВАД — всемирное антидопинговое агентство
[2] МОК — международный олимпийский комитет
[3] ГАНОК — генеральная ассоциация международных олимпийских комитетов
[4] САС — спортивный арбитражный суд
[5] НОК — национальный олимпийский комитет
Новое путешествие, новые заботы
-//-//-
В этой части самого северного селения Дагестана возвышалась приметная сторожевая башня, сложенная из серого камня. За характерный цвет и расположение на самой окраине аула, словно в ожидании нападения, ее прозвали Волчьей башней. За долгие столетия ее стены повидали многое: и отряды монгольских воинов в необычных мохнатых шапках, и тяжелую персидскую пехоту с диковинными широкими клинками, и османских мамелюков. Но события этого осеннего утра здесь еще не случались.
-… Анвар, любимый, мне страшно, — две фигуры — миниатюрная девичья и высокая мужская, застывшие в объятиях друг у друга у самого края вершины башни, казались единым целым. Ее глаза набухли слезами, нежными пальчики с силой цеплялись в крепкие плечи горца. — Я очень боюсь, мой хороший…
— Не бойся, любимая, — Анвар, высокий широкоплечий горец, упрямо тряхнул гривой черных волос. Наклонился к ней и горячо зашептал в скрытое в волосах нежное ушко. — Не надо бояться… Закрой глаза, любимая… Мы сделаем лишь один шаг… Лейла, всего лишь один шаг… Всевышний с радостью примет наши души. Помнишь, что сказано в Святой книге?
Черные девичьи глаза с надеждой смотрели в лицо своего возлюбленного.
— Мы попадем в рай, Лейла… Возьми мою руку, — он схватил ее пальчики и прижал к своим губам. — Ничего не бойся! Я обязательно найду тебя там. Слышишь меня? Мы вечно будем вместе… И никто, никто не сможет разлучиться нас.
С этими словами Анвар повернулся, и бросил ненавидящий взгляд в сторону земли, где у самого подножия башни друг напротив друга застыли две многочисленные группы людей. Почти все взрослые мужчины двух враждующих родов с дикой злобой смотрели друг на друга, сжимая в руках кинжалы и ружья. А что еще можно было прочитать в их глазах? Ведь длящаяся уже больше ста лет вражда, начавшаяся из-за случайно застреленного чужого барана, крепко накрепко связала кровью два некогда дружных рода. Почти век они убивали друг друга: резали,
