как раз на тротуар. – У вас весьма примечательное авто.
«Ну, как выяснилось, бывают и лучше, – честно признала Кира, – но и „Майбах-Урал 46“ по большому счету совсем неплох! Впрочем, речь ведь не о том…»
– Автомобиль не мой, – улыбнулась Кира, довольная тем, что разговор повернул в правильное русло. – Это из гаража Старого дворца.
– Э-э… – только и смог сказать на это приятель Бориса.
– Ты хочешь сказать… – начал Борис, выстраивая со всей тщательностью, «юридически выверенную» фразу, но Кира его опередила.
– Я живу сейчас во дворце, – произнесла она вслух то, что не смогла бы сказать, да и не скажет, больше нигде и никому. – Мы… Как бы это сказать… Дружим с его высочеством…
Ретроспекция 8
Знакомство на танцах, хотя сама Кира в тот день так и не сподобилась потанцевать, имело далеко идущие последствия.
Вечер в компании Вялышевых и их друзей, к приятному удивлению Киры, прошел просто замечательно: умные разговоры с приятными и начитанными собеседниками, веселые, но не злые шутки, дружеские улыбки, смех и умеренное потребление горячительных напитков. Даже коньяк больше пить не пришлось, поскольку в компании с барышнями – имелись в виду Мария и ее подруга, но ни разу не Кира – легкое крымское вино куда уместнее истинно мужских напитков, водки или коньяка. В общем, все было просто замечательно, поскольку у Киры опыта такого рода общения еще никогда в жизни не было. Но главное, наверное, все-таки то, что танцевальный вечер закончился приглашением. Киру позвали прийти в следующую увольнительную к Вялышевым на обед. Не Борис, впрочем, пригласил, а Мария, но наверняка, учитывая, какими глазами он весь вечер смотрел на Киру, по просьбе брата. Вот это, на самом деле, и явилось главным итогом нежданного и негаданного знакомства, потому что Борис Кире определенно понравился. И не абы как, а именно в качестве мужчины, с которым можно было бы начать такую вожделенную и такую загадочную взрослую половую жизнь.
Поэтому всю следующую неделю Кира была по всем статьям «отличником боевой подготовки», «лучшей ученицей роты» и «пай-девочкой» в одном флаконе. Увольнительную же надо не только заслужить, но еще и не просрать. Понимание этого факта заставляло Киру стараться вдвойне, и старание это было вознаграждено сполна. Ее не только отпустили в город в числе первых, но и позволили накануне вечером позвонить Вялышевым и сообщить, что все договоренности остаются в силе.
Мария и Борис ожидали Киру в маленькой уютной кондитерской на Большой Морской улице недалеко от кенасы [58]. Встрече, казалось, обрадовались оба. Но, когда выпили под оживленный разговор по чашке чудесного китайского чая, съели по ромовой бабе и отправились гулять, выяснилось, что у Марии образовались этим утром срочные и прямо-таки не терпящие отлагательства дела. Врала, конечно. Кто бы сомневался, но видимость приличий была соблюдена. Маша упорхнула, направившись куда-то в сторону площади Лазарева, и Кира осталась с Борисом наедине. Ей это понравилось. Ему, по всей видимости, тоже. Но прогулка по городу быстро продемонстрировала им обоим, что просто не будет. Во-первых, они привлекали к себе слишком много внимания, а во-вторых, Борис вдруг выяснил, что не может купить своей девушке ни цветов, ни мороженого. Не может как бы ненароком обнять за талию или за плечо, что уж говорить о том, чтобы ее поцеловать.
Не то чтобы он собирался сделать это сразу же при первой встрече, хотя Кира не видела в этом ничего странного, она же не каждый день и даже не каждую неделю может уволиться в город, но, гуляя с ней по Севастополю, Борис осознал наконец все, так сказать, технические проблемы, связанные с ухаживанием за курсантом летного училища.
Кира все это тоже поняла. Это втроем с Олей и Клавой или в компании парней-курсантов она могла есть мороженое, прогуливаясь по набережной Корнилова. Рядом со штатским молодым человеком, одетым в студенческую тужурку, такое поведение, по мнению Киры, выглядело бы более чем неловко. Ну не может студент-правовед любить курсанта военного училища, даже если курсант девушка. Неизбежно возникает некая неприемлемая двусмысленность. Намек на гомосексуальные отношения, или еще что.
– Боря, а ты где живешь? – спросила тогда Кира, умевшая думать быстро и конкретно.
– В доме родителей… Мы туда обедать…
– А до обеда нас туда не пустят? – перебила его Кира.
– Почему это не пустят? – удивился Борис, не поспевавший за стремительным ходом ее мысли.
– Комната у тебя там своя есть? – продолжала допрос Кира.
– Ну да! Я же, Кира, в этом доме и вырос…
– Тогда решено! Мы идем к тебе! – решительности Кире было не занимать, а ходить по городу ей категорически не понравилось.
– Боюсь, Кира, что кроме кухарки сейчас дома никого нет…
– Ну и что? – не поняла его Кира, думавшая сейчас совсем о другом, о чем-то не столько возвышенном, сколько приятном.
– Это может быть пагубно для твоей репутации, – высказал наконец Борис свои опасения.
– Тургенева начитался? – хищно улыбнулась Кира. – Зря, Боря! Читай лучше Бунина!
И они пошли к Борису домой. Посидели в гостиной, листая альбомы с репродукциями великих художников, поболтали о том о сем, послушали радио – «1-я станция Одессы» крутила отличные джазовые композиции Варламова, Цфасмана и Утесова, а потом поднялись на второй этаж в комнату Бориса. У него там была семиструнная гитара, и он обещал спеть Кире несколько старинных русских романсов, а голос у него был, как она успела убедиться, просто замечательный, хотя баритональный бас, по ее мнению, не слишком хорошо сочетается именно с романсами.
Впрочем, для обоих романсы являлись только предлогом, чтобы побыть наедине. Ну, они и побыли. Девственность Кира в тот день не потеряла, но, когда вернувшиеся с прогулки старшие Вялышевы позвали их к столу, ее форменные брюки оказались расстегнуты и спущены до щиколоток, тужурка сброшена, тельник поднят до горла, а бюстгальтер нашелся под кроватью Бориса. Впрочем, сам Борис выглядел не лучше, так что минут десять ушло у них на то, чтобы привести себя в порядок, но и это не сильно помогло. У Киры от поцелуев распухли губы и пылало лицо от «нездорового» румянца.
Родители Бориса сделали вид, что ничего не заметили, но, как рассказал он Кире позже, вынесли ему вечером форменный выговор, обвинив в растлении юного авиатора и прочих грехах. Поэтому в следующую встречу они были крайне осмотрительны, но поскольку молодая кровь взыграла в обоих, а Кира окончательно решила расстаться с невинностью в объятиях своего широкоплечего кавалера, еще через две недели, выйдя в увольнительную утром, Кира провела практически весь день в постели в
