Он догадывался, что калика неспроста не остановился на ночь, и что с каждым шагом вторгаются в странные земли, где ночью совсем другой мир, другие звери, другие законы, и куда свет христовой веры не проник и, возможно, никогда не проникнет.
На всякий случай перекрестился, пробормотал хвалу Пречистой. Пусть летают, хоть головы себе поразбивают о его железные плечи. Все-таки ущерб нечистой силе, а христианскому воинству меньше махать топорами, когда и сюда придут с огнем, мечом и крестом.
За ночь дважды останавливались на отдых, поспали по очереди, а когда звезды начали блекнуть, уже шагали по утренней свежести быстро и напористо. Когда начала приближаться полоска деревьев, что растут обычно по берегам рек, Томас уже мог примерно сказать, что за река, хоть и меньше калики скитался по белу свету.
Однако, когда нетерпеливо взбежал на берег, то замер, будто наткнулся на стену. Олег поднялся неторопливо, без охоты.
Река катила волны крупные, светлые, а лучи полуночного солнца упырей и мертвых пронизывали до самого дна. Подводные камешки и снующие рыбки видны не только возле берега, но и дальше по реке. Томас, присмотревшись, готов был поклясться, что видит всю реку насквозь от берега до берега.
— Какая чистая вода, — сказал он с восторгом, что смешивался со страхом. — Так именно эта река совсем близко к царству мертвых? Невероятно...
— Придется поверить, — сказал Олег угрюмо. — Оно на том берегу.
Томасу померещилось, что на том берегу реют в клочьях грязного тумана, странные уродливые птицы.
— Наконец-то, — прошептал Томас. Сердце его застучало чаще. — Как переправимся? Вплавь или найдем лодку?
Калика спустился к самой воде. Томас шел следом, глаза не отрывались от рук калики. Олег подобрал сухой прутик, зачем-то понюхал. Томас проследил за ним настороженным взглядом, когда калика вдруг бросил в реку.
К удивлению Томаса, легчайший прутик плюхнулся как будто его сто тысяч кузнецов ковали из железа. Калика вопросительно осмотрел на Томаса. Тот хмыкнул, мало ли какое колдовство прицепил к несчастной хворостинке, подобрал другой сам, небрежно бросил. Он чувствовал легкость, это даже не прутик, а высохший стебель чертополоха, пустой внутри, наполненный воздухом... но его хворостинка пошла ко дну с такой поспешностью, будто пыталась догнать и удушить прутик калики.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Томас.
— Жошуй, — ответил Олег.
— Что-что?
— Оглох, сэр рыцарь? Жошуй, говорю. Придется поискать мост.
Томас смотрел то на прут, что просвечивал со дна, то на калику:
— Жошуй?.. А... гм... да. Если Жошуй, то тогда конечно... Жошуй — это понятно, раз уж Жошуй... Никуда не деться. А ты уверен, что где-то есть мост?
Калика буркнул:
— Человек такая тварь, что обязательно постарается перебраться на ту сторону. Надо или не надо. Особенно, если не надо.
Томас побрел за ним следом, на бегущие волны косился недоверчиво и зло. Теперь видно, что чересчур быстро несутся, слишком легко плещутся, брызги взлетают и падают очень медленно. А потом у самого берега над водой пролетела птица, Томас понаблюдал за ней, вздрогнул, догнал калику:
— Сэр Олег! Я зрел, как легкокрылая птица, изящная, как молодая лань, изронила перышко...
— Из хвоста? — спросил калика, не оборачиваясь.
— Не из хвоста, в том все и дело! Если бы из хвоста или крыла, где перья толстые, грубые... Нет, изронила с груди, где не перья даже, а нежнейший пух. И этот пух упав на воду...
— Пошел ко дну как каменюка, — закончил калика.
— Вот-вот. Ты как это объяснишь? Или это гарпия? Я слыхивал, у тех перья вовсе из булата. Один показывал нож, клялся, что перековал из гарпячьего пера, но я засомневался, ибо враль отменный, хоть и рыцарь отважный и полных всяческих достоинств...
Калика покосился с некоторым недоумением:
— Аль запамятовал? Или я не сказал, забыл? Это ж Жошуй. Тот самый.
— Ага, — пробормотал Томас несчастливо. — Жошуй, эта река мертвых, чьи воды так легки, что не держат даже перышка... А как же нам перебраться, ежели...
Калика подумал, хлопнул себя по лбу:
— Я ж не говорил, забыл! А ты молодец, сам допер... Не выпала б тебе нелегкая в рыцари, даже в короли... бедолага... мог бы в самом деле стать каликой.
Томас проговорил сквозь зубы:
— Сэр калика, что это за нестерпимый блеск впереди?
Калика повернулся в ту сторону, куда указывал Томас. Клочья тумана разъехались как пьяные простолюдины с ярмарки, на краю видимости заблистала яркая полоска. Калика с досадой прищурился, посмотрел в кулак:
— Час от часу не легче! Это Сират.
Томас кивнул, уже не спорил:
— Сират? Тот самый, верно?.. Ну, который... Который...
— Который тонок, как паутинка, и остер, как бритва, — закончил калика. — Думаю, ты тоже догадался. По этому мосту могут перейти на ту сторону только праведники. А грешники... Только тебе чего тревожиться?
Праведнее тебя не найти на всем белом свете! Недаром же Дева за тебя вон как хлопочет.
Томас сказал дрогнувшим голосом:
— Конечно-конечно... Но чего нам переть по такому высокому мосту? Я уверен, есть дороги и короче.
— А как же Дева? — удивился Олег.
— Что Дева, — пробормотал Томас, — по своей доброте за какую только дрянь не заступалась! Подумать противно. Даже за разбойника, который тря дня в петле провисел...
Олег развел руками:
— Ну, как скажешь, как скажешь. Я хотел как лучше. Что ж, поищем другую дорогу.
Томас спустился к самой воде, зачерпнул в обе ладони воды. Олег смотрел с интересом. Рыцарь не сушит голову над последствиями. Если жаждет пить, то пьет. А что будет дальше, пусть епископ думает, а то и его боевой конь, у того голова еще больше, никакая тиара не налезет.
Томас пил изысканно, с лучшими манерами благородных: стоя на коленях, зачерпывал обеими ладонями и хлебал из такого ковшика. Не так, как его пращур Англ, который падал у ручья на четвереньки, припадал алчущим ртом, лакал как дикий зверь, не выпуская из рук меча и щита. А тех, кто пил вот так, как его дальний потомок Томас Мальтон, велел гнать из своей дружины, как недостаточно свирепых и быстрых.
А Томас вдруг замер. Вода медленно струилась между пальцами.
— Корзина! — воскликнул он. — Корзина плывет по течению!
— Ну и что?
— А почему не тонет?
— Ну... должно быть приток впадает с водой потяжелее...
— Клянусь, я слышал... кряхтение или плач. Там ребенок!
Олег сказал тоскливо:
— Опять? Гильгамеш, Гвидон... нет, Гвидон был в бочке... Брось, сэр Томас. Эти плоды тайной любви плывут по рекам десятками тысяч. Всех не переловишь.
— Но ребенок же...
