– Чудовищ следует держать поближе к себе.
Правда была совсем в другом. Нож[62] был его частью, не менее важной, чем рука или нога. Я не могу себе представить Кроуфорда без этой трофейной хреновины. Он добыл ее еще до нашего с ним знакомства, в горах южной Галькурды, забрав с трупа искирского офицера, которого прикончил бамбуковым копьем.
Юэн в свои самые худшие дни начинает считать, что нож управляет им. Неудивительно, что со служением у него не слишком заладилось и его выперли из церковной системы как человека, порочащего религию. В психушку Кроуфорда не запихнули лишь потому, что он никому не досаждал и убрался подальше от глаз приличных людей, в районы, где подобные ему чувствуют себя как дома.
Мы прошли три улицы до старой продуктовой лавки, сейчас закрытой, затем свернули к берегу. Впереди толпились люди в рабочих спецовках, и мой друг, не убавляя шага, свернул в ближайший переулок, обходя толпу.
Лодочный сарай Кроуфорда стоял в ряду точно таких же развалюх, на берегу Вонючего канала, куда ближайший завод сбрасывал техническую воду после использования ее в охладителях.
Юэн ловко вскрыл замок, распахнул двери. Лодка была та же, что и прежде. Кажется, с тех пор он ее и не красил. Никакого намека на название, борта вкуса вареной карамели. Зато мотор ладный, новой модели, навесной, с широкой емкостью для мобильного бака мотории.
– Где ты его отхватил?
– Нашел, – сказал приятель. – Точнее, нашел лодку с мертвецами. А на ней это чудо. Решил, что рано жандармам забирать такое. Еще мне пригодится. Так. Пошуруй на верхней полке, вон там, за сетями.
За рукоятку я вытащил бак мотории. Он напоминал прямоугольную коробку размером с буханку хлеба, с острыми гранями, чем-то похожую на емкость, в которой хранили машинное масло, правда, раза в два меньше. Но на весе это отнюдь не сказывалось. Тяжеленный. На стальном боку имелось три горизонтальные полоски из прозрачного, будто стекло, материала. Две верхние были темными, нижняя матово мерцала вкусом мятного ликера.
Кроуфорд с помощью отвертки открутил гайки на топливоприемнике, снял щиток и забрал у меня бак.
– Здесь немного.
– Знаю. Но нам хватит для того, чтобы вернуться.
Бак лег в емкость над двигателем как влитой, но Юэн, не удовлетворившись этим, навалился всем весом, пока не раздался звонкий металлический щелчок. Затем вернул крышку на место и стал неспешно закручивать шурупы.
Потянул рычаг вниз, и двигатель, мягко засвистев, завелся. Прежде чем отплыть, Кроуфорд достал из шкафа, в котором обычно хранят удочки, «Резерв-О»[63]. На прикладе уже висел подсумок вкуса оливок с двумя карманами, в которых лежали заряженные пачки.
– Стоит чего-то опасаться?
– Всегда найдутся мутные люди, желающие лишить тебя жизни. Особенно в заброшенных местах, – резонно ответил он мне.
Что же. Старина Кроуфорд чует возможные неприятности за милю. Так что я был не против поддержки «артиллерии».
Закрытая земля, на которой находилась фабрика мотории, раскинулась по правую руку. Отсюда она казалась каменистой и высокой, а еще бледной, с погасшими красками из-за большого расстояния. Следовало иметь хорошее зрение, чтобы рассмотреть детали.
Все было призрачным, словно в невнятном сне. Мой глаз отмечал растущие ввысь причальные мачты для грузовых дирижаблей, похожие на горбы верблюда, огромные, точно холмы, трубы охладителей и защитный купол, раскинувшийся над производственными цехами. Власти уверяли, что он должен спасти город от последствий возможной аварии. На мой взгляд, достаточно спорное утверждение. Если там рванет, то этот черепаший панцирь разметет во все стороны, и при неудаче многотонные обломки долетят и до Садов Маджоре. А то, что выбрасывало в воздух или попадало в воду, он и вовсе не задерживал, что бы об этом ни писали правительственные газеты. Довольно просто проверить – люди заболевают, кто-то становится контаги, у кого-то появляются способности.
Ни тех, ни других город не любит. Они мешают стабильности, а значит, изолируются. Или сразу уничтожаются.
Ближе всего к нам располагался район, застроенный обычными серыми домами, – место, где жили рабочие, пока их недельная смена не заканчивалась и они не уплывали на Большую землю, предоставляя возможность другим погорбатиться на благо Риерты. Впрочем, с «горбатиться» я все же несколько поторопился. Будем честны, труд на фабрике такой же тяжелый, как и в Стальной Хватке, но был довольно бесспорный плюс – платили там хорошо. Поэтому в северных районах всегда имелись желающие получить работу на Закрытой земле. Не важно, что, если удача отвернулась, сдохнуть можно уже через пять-шесть лет. Зато семья окажется обеспечена и у нее появится возможность перебраться из Верхнего куда-нибудь южнее, в Угол или даже Восточный. Ну и конечно же кроме рабочих-реалистов, осознающих последствия вредного производства, имелась большая доля идиотов. Простите, оптимистов. Которые считали, что сейчас они немного заработают, а затем уж возьмут от жизни все.
Просто так попасть на Закрытую землю невозможно. Туда приходили лишь корабли для загрузки топлива, а также государственные паромы, привозящие персонал. Безопасность там была куда лучше, чем возле дворца дукса.
Прямо в воде, на сваях, стояли орудийные и пулеметные башни, расстреливающие непрошеных гостей, решивших подобраться поближе и заплывших за ограничительные буи, раскинутые по периметру огромного острова. Раньше такое случалось, теперь туда никто не суется. Ну, кроме некоторых особенно отчаянных революционеров, считающих диверсию хорошей идеей… В новостях писали, что их лодки даже до берега не добирались.
Я прекрасно видел треногие сооружения орудийных фортов, торчащие над озером. Их общая огневая мощь, несмотря на средний калибр, вполне равнялась полному залпу современного дредноута.
Кроуфорд повернул руль на рокочущем моторе, и лодка начала смещаться вправо, к острову Рассвета. Светлая полоска забора там была точно воротничок сутаны. Сразу за ним, построенным еще полтора века назад, начиналась Старая Академия. Но сейчас я видел лишь кроны деревьев вкуса тыквенного желе – они скрывали за собой дома самого печально знаменитого района Риерты.
Обжитой город остался позади, мы оказались на открытой воде, лодка начала резво плясать на появившихся волнах, то и дело обдавая меня брызгами. Погода была промозглой, руки мерзли, и я, пожалев, что забыл дома перчатки, надвинул кепку пониже, чтобы она не улетела за борт.
Юэн молчал. Он вообще неразговорчивый парень, особенно если первым не начинать. Я порой поглядывал на него украдкой, видел хмурое выражение на бледном лице. Глаза у Кроуфорда казались пустыми и застывшими, точно он смотрел в одну точку, и не знай я его получше, опасался бы, что мы на полном ходу влетим в какую-нибудь скалу.
