— Конан, — изменившимся голосом перебила Итилия, — двери закрылись!
Киммериец оглянулся. Резные створки, высотой почти до самого потолка, действительно были закрыты.
— Когда мы входили, они открылись от легкого прикосновения, может и сейчас… — он направился к выходу.
— Конан, мы в ловушке, — прошептала Итилия, — они не позволят нам пройти дальше в город, найти библиотеки…
— Да кто «они»? — крикнул Конан, — тут никого нет!
Гулкое эхо явственно отозвалось: нет… нет…
Он толкнул дверь. Створки не шелохнулись. Он уперся ногами, налег плечом. Никакого результата. Итилия шептала молитву.
— Боги не помогут, — проворчал Конан, — тем более, здесь. Они, вообще, редко помогают…
Он стал ощупывать каждую выпуклость на двери, каждую завитушку.
— Кром! Если здесь и есть потайной рычаг, он находится наверху, куда нам не дотянуться!
— Я могу встать тебе на плечи!
Конан кивнул и опустился на колено. Подождал, пока Итилия найдет устойчивое положение, и осторожно выпрямился, придерживая ее за тонкие лодыжки.
— Подними руки и нажимай на все завитушки подряд!
Женщина вытянулась и стала шарить по створкам. С удивлением заметила, как дрожат руки. Разозлилась на себя. Разве раньше и не один раз — не была она на волосок от смерти? Не попадала в ловушки? Не билась одна против десятка воинов?
Почему же теперь у нее трясутся руки?! С теплотой, но и с некоторым раздражением подумала о Конане. Он спокоен, будто и не грозит им голодная смерть в этом огромном доме-склепе. Он уверен, что мы выберемся, иначе, откуда бы у него такое идиотское спокойствие!
Спокойствие идиота! Но он далеко не дурак. Будь он дураком — она давно бы его заманила, женила на себе и каждую ночь наслаждалась бы его могучим телом и мужской силой. И как это он, со скрытой радостью, сказал, что нет смысла искать книги, если не сможешь их прочесть! Следующим шагом был бы возврат в песчаную бурю.
Конан явно не хочет искать библиотеку…
Почему? Ему не нужны знания? Может, и так. Он выбрал путь воина, всякое колдовство ему претит. Сокровенные знания не нужны. К власти он не стремится.… Почему же он не любит власть?! Ведь это прекрасно — повелевать народами! Это волнует даже сильнее, чем любовь! Когда, по одному твоему слову, люди идут на смерть или пытки. Когда, следуя взмаху твоей руки, огромная армия лавиной устремляется на врага! И покоренные народы признают тебя повелительницей. О, сколько подобных снов она видела! Сколько раз, во сне, увы — только во сне — овладев сокровенными знаниями, превзойдя колдовской мудростью даже мерзкого Актиона, она покоряла мир!
И вот, теперь она нашла Город Колонн! Тайны вселенной лягут к ее ногам, а вместе с ними — безграничная власть над миром! Власть, которой можно упиваться, которую нужно лелеять, как новорожденного ребенка, которая даст невероятное, неземное блаженство. Такое же блаженство — почти такое — дают ночи с Конаном.… Но он не желает ее, не хочет провести с ней жизнь!
Что ж, она утолит эту жажду другим способом — покорит мир!
Итилия встряхнула головой, освобождаясь от видений. Покорит мир?! Да она погибнет тут от голода и жажды! Одно утешение, только одно — умирать она будет в объятиях Конана…
Внезапно раздался странный, скрежещущий звук и одна из голов трехглавого дракона, изображенного древним ваятелем на створках двери, вдруг подалась, утонула, и двери медленно распахнулись. Култар, с безмерным удивлением, уставился на Конана, невозмутимо держащего за ноги, вытянувшуюся в струнку Итилию. Затем, сообразил, улыбнулся:
— Двери с секретом? Конечно… а потайной рычаг — на уровне пояса гиганта…
Итилия легко и грациозна, как черная пантера, спрыгнула с плеч Конана и рассмеялась над недавними страхами. Затем, опустила голову. Что она там надумала насчет смерти в объятиях любимого? Чепуха! Смерть — это всегда ужасно! И все же.… Все же умереть в объятиях Конана, было бы не так уж плохо…
Она вновь рассмеялась. Теперь придется завоевывать мир…
В другие здания, стоящие рядами вдоль дороги, путники решили не заходить. Двигались к башням, золоченые крыши и шпили которых, сверкали на солнце, как начищенные доспехи вельможи. Дорога казалась бесконечной. Унылые, однообразные кубы домов, выстроенные, как по ниточке, сверкающие вдали шпили, возвышающаяся из-за горизонта башня-город. И тишина.
Мертвая, гнетущая тишина, нарушать которую неприличным стуком копыт, казалось кощунством, святотатством. Сколько тысячелетий назад залегла, угнездилась среди серых зданий эта мертвая и мертвящая тишина?
— Мне почему-то хочется заорать, но я боюсь, — прошептал Култар.
Итилия молча кивнула. Пристально и подозрительно посмотрела на Конана:
— Тебе, что — совсем не страшно?
— Неприятно, как-то, — признался Конан, — но страха нет.
— А, вот я — боюсь и не стыжусь этого, — сказал Култар с некоторым вызовом.
Чувствовалось, что ему невыносимо ехать в тишине, слушать цокот копыт и представлять, что, вот- сейчас, некие высохшие великаны-мумии, вроде тех, песчаных, выглянут из-за серых своих зданий и протянут к нему, Култару, огромные, желтые руки.
— Боишься — уговори хозяйку повернуть назад, — усмехнулся Конан.
— Она, мне не хозяйка, — тихо сказал южанин, — я к ней не нанимался…
— Как это «не нанимался»?! — воскликнула Итилия. — А кто радовался, как ребенок, когда я пообещала вам столько серебра, сколько вы сможете унести?!
Култар затравленно оглянулся. Уже и позади, насколько хватало глаз, тянулись нескончаемые ряды серых, угрюмых зданий. Скоро, скоро город их проглотит, как пташка глотает муху! Им никогда не выбраться в тот мир, где они жили раньше. Да и казался теперь «тот мир» каким-то далеким, призрачным, ненастоящим.
— Сколько мы уже едем, а башни не приближаются, — пожаловался южанин, покосившись на Конана.
— Да, едем достаточно долго, пожалуй, пора сделать привал, — Конан остановил коня и осмотрелся.
Все вокруг серо, несмотря на ярко сияющее солнце. Серая мостовая, серые здания. Только вдали — все еще вдали — сверкают купола башен.
Култар уже распаковывал седельные сумки. Итилия недовольно хмурилась — ей натерпелось добраться до библиотек. Верблюды, получив свою порцию фуражного зерна, неторопливо жевали, изредка кивая головами, будто соглашаясь с какими-то своими потаенными мыслями. Лошади же, наоборот, все больше беспокоились, били копытами, отказывались от пищи.
— Что-то будет, когда мы достигнем башен, — покачал головой Конан, — лошади чуют беду.
